УДК 327

Трансформация взглядов России на проведение своей внешней политики на современном этапе

Петухов Николай Александрович – студент магистратуры Российского экономического университета имени Г.В. Плеханова.

Аннотация: Настоящая статья освещает вопросы изменения взглядов России на проведение своей внешней политики на современном этапе, а также с критической трансформацией практически всех составляющих двустороннего взаимодействия по линии Россия-США после событий 2014 года и принятия Вашингтоном череды определенных решений, повлиявших на формат отношений с Россией. Ключевые точки 2014-2017 гг. стали катализатором ухудшения и обострения как двусторонней, так и международной повестки между государствами.

Ключевые слова: трансформация взглядов, внешняя политика, кризис.

В условиях глобальных изменений миропорядка, сопровождающихся новыми международными вызовами и кризисными ситуациями, России с начала 21 века и по настоящее время приходится адаптироваться к новой реальности, что иногда делать становится все сложнее.

Концептуально проследить этапы переходов и определения новых ориентиров позволяют доктринальные государственные документы, среди которых основополагающими являются концепции внешней политики России (сравнение редакций 21 века в Приложении 1), с обновлениями которых выделяются и новые проблемы защиты национальных интересов. Согласно идее отечественного эксперта, доктора философских наук А.Н. Чумакова, основные тенденции развития современного мира создали условия, когда Россия, не обладая глобальной внешнеполитической стратегией на долгосрочную перспективу «невольно» приобрела позицию одного из четырех векторов силы, принципиально влияющих на современное состояние и перспективы мирового развития. [13]

Если при анализе трансформации внешнеполитического курса Соединенных Штатов нужно отметить, что значительные перемены происходили при смене администраций Вашингтона, то в контексте России нельзя не упомянуть тот факт, что смена внешних целей, приоритетов и парадигмы в целом зависит в основном от международных событий и носbт больше реакционный характер, нежели инициативный.

В начале 2000-х гг. в глобальном смысле перед Россией стояла одна задача: вернуть себе фактический статус великой мировой державы. В практическом отношении это выразилось в стремлении В. Путина добиться для России членства в Североатлантическом альянсе, параллельно выводя сотрудничество с США на принципиально новый уровень – уровень потенциально важнейшего союзника. Более того, крен в совокупности был в сторону евро-атлантической интеграции, когда, «строя Большую Европу от Лиссабона до Владивостока, Путин не только произнес в Бундестаге речь на немецком, где провозгласил европейский выбор России, но и настойчиво вел дело к перекрестному обмену капиталами для создания общего экономического пространства». [14]

Таким образом, сближение России с Западом было обусловлено активным диверсифицированным поиском только начинающей заявлять о себе российской державы крупных международных союзников и партнеров. Проводилось это путем попытки соблюдения баланса между Востоком и Западом, хотя очевидное преимущество все-таки было отведено второму. Тем не менее, этот период был коротким и, по большому счету, успел включить в себя лишь единоразовое выражение полной солидарности в международных делах с Соединенными Штатами после терактов 11 сентября 2001 года и поиск членства в международных организациях (прежде всего, речь идет о G8 и ВТО). Автор еще раз акцентирует внимание на том, что в этот период российский внешнеполитический курс действительно носил реакционный характер. В этом отношении целесообразно привести мнение профессора в области глобальных исследований М.А. Молчанова и политолога А.П. Цыганкова о том, что внешняя политика здесь проводилась с опорой на достижение конкретных результатов, а не по идентичности великой державы и с пониманием необходимости ставить в приоритет свое собственное видение и положение. [11]

 Первая кардинальная смена курса произошла в середине 2000-х гг. Точкой отсчета разногласий с Западом по всем направлениям здесь стал 2003 г., а в частности, американское вторжение в Ирак в обход Совбеза ООН. Кроме того, немаловажную роль сыграла и череда «цветных революций» на постсоветском пространстве при активной поддержке, как финансовой, так и информационной, протестующих коммерческими и государственными структурами западных стран. В первую очередь угрозу национальной безопасности и «вызов» интересам России в «ближнем зарубежье» [12] составили такие госперевороты как грузинская «революция роз», украинская «оранжевая революция» и киргизская «тюльпановая революция». Помимо этого, 2004 год значим в плане запуска напряжения в отношениях с Западом еще и тем, что именно тогда состоялось масштабное расширение Североатлантического альянса «на Восток»: последовательно к блоку присоединились три прибалтийских государства, Румыния, Болгария, Словакия и Словения. Этот шаг по размещению военной инфраструктуры НАТО фактически у российских границ заставил российскую власть серьезно пересмотреть составляющие и парадигму взаимодействия со странами Запада. И теперь международным ориентиром России постепенно начинает выступать Восток, и, в частности, находящийся в фазе активного экономического подъема Китай. Тогда в Соединенных Штатах также резко происходит первое усиление жесткой антироссийской риторики. В мае 2006 г. вице-президент страны Р. Чейни на конференции в Вильнюсе заявил, что США выступают резко против «использования Россией своих минеральных ресурсов в качестве внешнеполитического оружия давления, а также возобновления сотрудничества с Ираном, Северной Кореей, Сирией и Китаем». [10] Все это стало катализатором российско-американских разногласий в Совбезе ООН и на мировой арене в целом.

В продолжение проблематики ЕвроПРО стоит подчеркнуть, что значимое место в двусторонних разногласиях она начала занимать еще в 2002 году, когда Бушем-мл. было объявлено о намерениях США создать на территории государств Восточной Европы «третий позиционный район», который являлся бы частью так называемой «Железной сети» – системы развертывания элементов американской противовоздушной обороны, которая позволяла бы Вашингтону отражать возможные атаки Ближнего Востока и Северной Кореи.

Тем не менее, здесь необходимо отметить, что отношения России и коллективного Запада стали ухудшаться в большей степени именно с американской стороной. С Европой же – существовал продуктивный дипломатический и не только диалог по этому направлению. Происходило это таким образом, потому что внутри самого Запада не было единства и даже более того – проходили интенсивные споры о необходимости и целесообразности вышеупомянутой программы.

В частности, в 2007 – 2008 гг., когда возобновилась активизация американо-европейских переговоров по этой концепции, правительства многих стран-членов евроблока с подозрением отнеслись к намерениям США в Польше разместить десять пусковых установок противоракет ГБИ, а в Чехии – мощную радиолокационную станцию, поскольку осознавали тот факт, что, если их главный партнёр по НАТО теперь становится «неуязвим» баллистическим ракетам своего противника, то европейцы могут пострадать от последствий этих же выпущенных ракет.

В декабре 2008 года Европейский совет утвердил двухлетнее исследование тенденций распространения баллистических ракет, чтобы окончательно убедиться в необходимости размещения на территории Польши и Чешской Республики американской системы ПРО. Тем не менее, неопределенность относительно планов США сохранилась. Так, некоторые лидеры утверждали, что администрация Буша провела недостаточное количество консультаций со своими европейскими союзниками. Среди них был тогдашний министр иностранных дел Германии Франк-Вальтер Штайнмайер, осудивший Белый дом за неспособность обсудить во всех аспектах это предложение с Евросоюзом и Россией, и бывший президент Франции Жак Ширак, заявивший, что развертывание поспособствует появлению разногласий внутри Евроблока и значительному напряжению с Россией. Кроме того, был поднят вопрос о технической осуществимости программы, а также её экономической эффективности: министр иностранных дел Люксембурга Жан Ассельборн назвал систему ЕвроПРО «непостижимой тратой денег» как для США, так и для ЕС.

Можно также предположить, что создание комплекса противоракетной обороны на территории Европы для противодействия возможной иранской и северокорейской, а также негласной российской агрессии [9] подразумевало подтверждение Соединенными Штатами того, что дипломатические усилия по сдерживанию иранской ядерной программы обречены на провал.

17 сентября 2009 года, вступивший в январе в должность президент Барак Обама объявил о планах запустить Европейский поэтапный адаптивный подход, который должен был стать «более всеобъемлющим, чем предыдущая программа, и защищать США и союзников по НАТО от угроз баллистических ракет большой дальности». [7] Этот подход был основан на оценке иранской ракетной угрозы и стремлении развернуть проверенную, экономически эффективную и адаптируемую к меняющимся условиям безопасности технологию.

Именно в этот момент российское руководство принимает решение о конкретных шагах по демонстрации своей твердой позиции («мюнхенская речь» В. Путина и заявления генерала Н.Е. Соловцова) и изменении военно-политической обстановки в мире. Летом 2007 года В. Путиным был подписан Указ «О приостановлении Российской Федерацией действия Договора об обычных вооружениях в Европе и связанных с ним международных договоров».

Грузинская война 2008 года также имела системообразующее значение в переходе России во внешней политике на новый этап. В официальной риторике теперь четко выражено стремление к созданию реальной, а не декларируемой, глобальной многополярности. Основополагающими элементами такой риторики стали «отказ Москвы придерживаться установленных Западом правил игры и ее готовность в целом противостоять Западу, по крайней мере, в некоторых аспектах, затрагивающих важнейшие интересы России, даже ценой серьезного противостояния». [8]

Таким образом, итогом данной трансформации автор может назвать то, что теперь российский внешнеполитический вектор имеет в своей основе более региональный и многосторонний подход. Это выразилось, в первую очередь, в диверсификации геополитических (например, Украина и Сирия) и геоэкономических (Евразийский союз и БРИКС, а также «Северный поток-2») целей и интересов, а также переоценке угроз и возможностей. Как великая держава второго порядка в мировой политике и международных отношениях, Россия теперь была намерена ориентироваться на работу в рамках многосторонних институтов, чтобы активизировать свое участие в определенных регионах. Как результат, переориентация на многосторонность во внешней политике одновременно стала служить России и инструментом, и выступать в качестве ценности. Эти различные аспекты внешнеполитической идентичности связаны с пониманием необходимости более интенсивной адаптации и развитию внутриполитической и -экономической среды, а также адаптации к принципиально новым геополитическим процессам и тенденциям.

Следующий этап кардинального пересмотра своих действий на международном направлении Россия проходит до настоящего времени с конца 2013 года. Как отмечает А. Великая, этот этап характеризуется сменой российских дипломатических подходов к международной кооперации, когда «в отличие от публичной дипломатии западных стран, российская публичная дипломатия ориентирована не на экспорт демократии, а, в первую очередь, на продвижение международного диалога и стратегической стабильности между различными международными игроками». Поэтому здесь в парадигме национального прагматизма в центре внимания российской публичной дипломатии находится привлечение союзников и партнеров на новых направлениях и отсутствие «навязывания» своего партнерства там, где это в начале столетия выявило только односторонность действий и отсутствие реальной положительной динамики.

Инициированная Западом «политика санкций» против России после положительных итогов референдума относительно присоединения к Российской Федерации территории Крыма, переросшая в целое направление «системного сдерживания», стала ключевой причиной поворота внешнеполитического курса в отношении недружественных стран с внедрением тактики так называемой своеобразной «партизанского» или «гибридного» противостояния против коллективного Запада. Оно включало в себя «имеющиеся козыри, такие, как военный и пропагандистский потенциал, способность успешно действовать в киберпространстве и сохранившиеся со времен СССР позиции в ряде международных институтов, прежде всего, в Совете безопасности ООН». [4]

Отдельно в этом отношении стоит проанализировать европейское направление российской внешней политики, которое по своей сути, несмотря на «вхождение» в более широкое понятие коллективного Запада, все же имеет свою специфику. Определяется она в первую очередь тем, что Россия являлась и продолжает оставаться крупнейшим экспортером энергоресурсов, а также 4-ым по объему импорта и 5-м по объему экспорта партнером ЕС. [5] В Российской Федерации в свою очередь в довольно оперативном формате было принято решение о введении впервые за новейшую историю прямых ответных мер в виде контрсанкций, которые имели особое значение, так как оказали реальное влияние на дальнейшее выстраивание коммуникации с остальным миром. Так, в 2016 году вышло исследование Centre d`Etudes Prospectives et d'Informations Internationales [6] согласно которому Евросоюз от попыток давления на Россию понес чуть ли не большие убытки, чем непосредственно сам объект санкций, потому что введенные финансовые ограничения прямо оказали влияние на торговлю ЕС, и даже косвенный ущерб от санкций оказался довольно высоким. Поэтому, можно также заключить, что замена российского рынка другими альтернативными направлениями была для Европы малоэффективна, что сильно отличается от США, у которых и до применения санкционной антироссийской политики финансовые отношения с РФ были достаточно ограниченными. Более того, стоит отметить и тот факт, что санкции против России стали своего рода яблоком раздора в ЕС, и до сегодняшнего дня среди стран-членов существуют серьезные разногласия о том, продолжать ли выбранный курс или пойти на налаживание реального продуктивного диалога с Москвой¹. Тем не менее, в условиях украинского кризиса деятельность всех механизмов диалога по линии Россия-ЕС была практически полностью приостановлена. С 2014 года не проводятся саммиты Россия-ЕС, встречи на уровне Правительств России и Европейской комиссии, заседания постоянных советов сотрудничества на уровне министров, отраслевых диалогов, комитетов и других рабочих органов, где проходило обсуждение конкретных вопросов сотрудничества и готовились совместные решения. Безусловно, стоит отметить, что это не означает полной приостановки коммуникации и сотрудничества между сторонами. Контакты на рабочем уровне по вопросам, представляющим взаимный интерес, продолжаются, как и взаимодействие и практическое сотрудничество на многих направлениях. Поддерживаются и политические контакты. [2]

Второй половиной последней внешнеполитической трансформации России является ее четкий поворот на Восток, который стал полноценным проектом обретения страной политической и цивилизационной субъектности, которая бы наиболее максимально отвечала состоянию нового миропорядка. Более того, согласно мнению Т.В. Бордачева, сама идея этого поворота на Восток именно в настоящее время связана с намерением и целью «не столько вписать себя в чью-то модель, сколько создать совместно с партнёрами собственный проект общего будущего для гигантского континента Евразия». [3] А в условиях современного миропорядка перспективы такого проекта выходят на качественно новый уровень. Как в плане мощнейшего укрепления национальных экономик, значительного увеличения внешнеторгового потенциала, так и в стратегическом плане, когда в будущем Россия, будучи ключевым игроком региона, твердо займет позицию одного из немногочисленных центров «концерта держав» и добьется своей цели по созданию реального полицентричного мира. Благоприятствует этому сегодня, помимо процессов с непосредственным вовлечением России, и некоторый вакуум силы, который появился в Северо-Восточной Азии после ухода США от своих амбициозных планов в отношении интеграционного проекта «Азиатско-Тихоокеанского региона» и перехода к структурному сдерживанию Китая. Это привело к тому, что все значимые игроки этой части света теперь с большей или меньшей интенсивностью начинают искать сближения с Россией, стремятся использовать её в своих интересах, что, в свою очередь, позволяет России выстраивать сложную и многовекторную политику, отстаивая собственные интересы на Востоке и в мире вообще.

Таким образом, анализ экспертных источников, литературы и действий властных структур России подтвердил, что путем всех трансформаций своего внешнеполитического курса с начала 21 века региональное влияние и в целом планетарное значение России сегодня вышли на такой высокий уровень, что в современных условиях и под влиянием глобализации она серьезно воздействует на международную обстановку, существенно корректируя ход мировых событий.

Определенно современный миропорядок не позволяет вести речь о снижении напряженности в многосторонних отношениях по линиям политических, экономических, информационных, военных и иных сфер, которые являются основными для всестороннего и гармоничного развития. Хотя Россия все-таки всегда оставалась и продолжает оставаться государством, заинтересованным в выстраивании взаимовыгодных отношений с коллективным Западом, учитывая особую ответственность сторон за глобальную стратегическую стабильность и состояние международной безопасности в целом, направление придерживания такой позиции качественно поменялось, и за последние годы как со стороны Министерства иностранных дел России, так и на высшем уровне неоднократно обозначалась твердая позиция, что диалог с теми странами, с которыми он сейчас находится на низком уровне, как по вопросам двусторонних отношений, так и по вопросам мировой значимости, возможен «исключительно на основе равноправия, взаимного уважения интересов и невмешательства во внутренние дела друг друга». Россия сегодня также твердо обозначила и то, что «государством не признается и осуждается экстерриториальное осуществления США своей юрисдикции вне рамок международного права, не приемлет попыток оказания военного, политического, экономического или иного давления и оставляет за собой право жестко реагировать на недружественные действия, в том числе путем укрепления национальной обороны и принятия зеркальных или асимметричных мер». [1]

И в результате необходимо подчеркнуть, что, глобальный порядок в настоящее время находится в состоянии изменения и хаоса, в таком состоянии, когда ни один игрок на мировой арене не знает, чего ожидать от своих визави дальше, и поэтому международная система как никогда нестабильна и уязвима. Поэтому существует множество рисков, но также и множество возможностей для построения и следования новым внешнеполитическим ориентирам. Однако это требует выстраивания гибкого, всеобъемлющего, реалистичного и взвешенного подхода, чтобы максимально использовать появляющиеся возможности, которые могут при определенных обстоятельствах сыграть ключевую роль в приобретении и всеобщем признании России в качестве великой мировой державы.

Список литературы

1. Фролов, А.В. Внешняя политика России: ориентиры до 2020 года / А.В. Фролов // Международная жизнь. – 2013. – № 3. – С. 182 – 188. – Рец. на книгу: Внешняя политика России. 2000-2020: науч. изд.: в 3 т. / Российский совет по международным делам; под ред. С. И. Иванова. – Москва: Аспект-пресс, 2012. – 220 с.
2. Загорский, А. В. Модернизация механизмов сотрудничества России и ЕС. Доклад №27/2016 [Электронный ресурс] / гл. ред. И. С. Иванов; Российский совет по международным делам (РСМД). М.: НП РСМД, 2016. – Режим доступа: http://russiancouncil.ru/common/upload/RIAC-DGAP-Report27-ru.pdf (дата обращения: 10.09.2022).
3. К Великому океану: хроника поворота на Восток. Сборник докладов Валдайского клуба. – М.: Фонд развития и поддержки Международного дискуссионного клуба «Валдай», 2019. – 352 с.
4. Ганкин, Л. От «империи зла» до «империи зла» [Электронный ресурс] // Коммерсант. 2018. – Режим доступа:https://www.kommersant.ru/amp/3833508 (дата обращения: 07.09.2022).
5. Eurostat [Electronic resource] // Authorized access: http://ec.europa.eu/eurostat (accessed: 10.10.2022).
6. CEPII, французский исследовательский центр по мировой экономике
7. Fact Sheet: Implementing Missile Defense in Europe [Electronic Resource] / The White House, Office of the Press Secretary. – 15 September 2011. – Authorized access: https://obamawhitehouse.archives.gov/the-press-office/2011/09/15/fact-sheet-implementing-missile-defense-europe (accessed: 25.03.2022).
8. Лукин, А. От постсоветской до российской внешней политики [Электронный ресурс] // Россия в международных делах. № 4. 2008. – Режим доступа: https://eng.globalaffairs.ru/articles/from-a-post-soviet-to-arussian-foreign-policy (дата обращения: 03.09.2022).
9. 8 февраля 2007 министр обороны США Роберт Гейтс заявил, что «Соединённым Штатам Америки следовало бы быть готовыми к возможному вооружённому конфликту с Россией» [Гейтс Р., 2009].
10. Чейни, Д., [Электронный ресурс] // Деловой Петербург. 2015. – Режим доступа: https://www.dp.ru/a/2015/05/04/Kak_nachalas_novaja_holod (дата обращения: 13.09.2022).
11. Molchanov, M.A., Tsygankov, A.P. Eurasian Regionalisms and Russian Foreign Policy. Farnham: Ashgate. Russia’s Foreign Policy: Change and Continuity in National Identity // Lanham, MD: Rowman and Littlefield.
12. Косачев, К. Вертикаль российской внешней политики [Электронный ресурс] // Россия в международных делах. № 3. 2004. Режим доступа: https://eng.globalaffairs.ru/articles/russian-foreign-policyvertical/ (дата обращения: 13.09.2022).
13. Чумаков, А.Н. Основные тренды мирового развития: реалии и перспективы // Век глобализации: исследование соврем. глоб. процессов. Том: № 4, 2018.
14. Тренин, Д. 20 лет Владимира Путина: трансформация внешней политики [Электронный ресурс] // Ведомости. 2019. – Режим доступа: https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2019/08/14/808755-20-let-putina (дата обращения: 04.09.2022).

---

¹ Согласно заявлениям 2019 г. президента Литвы Гитанаса Науседа и члена комитета Совета Федерации по международным делам, сенатора Ольги Тимофеевой.