УДК 821.133.1

Значение конфликта индивидуальной и коллективной памяти для образной системы и поэтики романа Анри Бордо «Les Roquevillard»

Царева Анастасия Владимировна – аспирант кафедры Зарубежной литературы Литературного института имени А.М. Горького.

Аннотация: Статья посвящена рассмотрению романа французского писателя Анри Бордо «Les Roquevillard» (1906). Опираясь на исследования творчества А. Бордо, на его собственные теоретические материалы, а также на концепцию индивидуальной и коллективной памяти, разработанную М. Хальбваксом и получившую дальнейшее развитие в работе Я. Ассмана, проводится последовательный анализ центральных образов данного романа, а также его сюжетообразующего конфликта – конфликта, который можно условно обозначить как конфликт образов «индивидуального» и «семейного». Делается вывод о том, что категория памяти является ключевой для формирования системы образов в рассматриваемом романе: сопоставление индивидуальной и коллективной памяти является одним из оснований, на которых строится конфликт образов собственно индивидуального и семейного.

Ключевые слова: Анри Бордо, коллективная память, индивидуальная память, традиция, индивидуальность, семейность.

Анри Бордо (1870-1963) – французский писатель первой половины ХХ века с весьма неоднозначной судьбой с точки зрения его места в истории зарубежной литературы: несмотря на широкую известность, которую имело творчество автора в начале ХХ века, после окончания Второй мировой войны его имя на долгое время было вычеркнуто из памяти французского литературоведения по ряду причин как политического, так и эстетико-философского характера. Как автора «молодой традиционной школы» [5, с. 3] французского романа видели его критики-современники автора, ими, в частности, особенно подчеркивалась роль темы семьи в его творчестве.

Проблема взаимодействия образов индивидуального и коллективного, «индивидуализма» и «семейности», «семейной солидарности» [5, с. 156], – является одной из ключевых для поэтики исследуемого автора. Данный конфликт можно условно обозначить как конфликт страсти и долга – об этом пишут как исследователи творчества автора, (в частности, Ж. Берто в своем анализе творчества Бордо утверждает, что образы персонажей автора стремятся к корнелевским [3, с. 27]), так и сам автор, который в тексте оперирует понятиями страсти и долга. Взаимодействие образов семейного и индивидуального в творчестве автора практически всегда происходит через конфликт, и автором практически всегда ставится вопрос об их взаимопроникновении и одновременной полярности. Наиболее яркое выражение этот конфликт находит в романе «Les Roquevillard» (1906).

Цель настоящего исследования состоит в том, чтобы определить, какую роль играет категория памяти в формировании системы образов рассматриваемого романа. Для достижения данной цели необходимо выполнить ряд задач, которые заключаются в том, чтобы провести анализ системы образов исследуемого романа, определив их через принадлежность к категориям собственно индивидуального и семейного полюсов, связав затем категории собственно индивидуального и семейного с категориями индивидуальной и семейной памяти соответственно, а также определить образы, принадлежащие к данным категориям, как конфликтующие, и определить степень их противопоставления.

Данное противопоставление является центральным нарративным инструментом, посредством которого автором формируется внутренний мир текста, имеющий четко определенные пространственные характеристики, прямо связанные с тем, к какому из вышеобозначенных полюсов относится то или иное пространство текста.

Первоочередно необходимо отметить, что именно посредством обращения к индивидуальной памяти автора и переосмысления его личного опыта происходит формирование внутреннего мира рассматриваемого романа – творчество Бордо глубоко автобиографично, в его романах присутствует рефлексия на основные события ранних лет жизни автора, оказавшие наибольшее влияние на морально-нравственное становление его личности и на его художественно-эстетические воззрения. В частности, автобиографическим является вышеупомянутый конфликт между индивидуализмом и семейным долгом: Бордо долгое время не мог сделать выбор между жизнью в Париже и жизнью в кругу семьи в родном провинциальном городе, пока весть о смерти отца не заставила его вернуться в провинцию и взять на себя управление семейным делом. Таким образом, автор является одновременно прообразом героя-сына романа «Les Roquevillard», и в то же время герой-отец является персонажем-резонером идей, к которым автор пришел после потери отца и многолетнего кризиса самоопределения, переживания того, что П. Бурже, говоря о творчестве автора, называет «переукоренением» [5, с. 4].

Следующим ключевым элементом является проблема собственно индивидуального и семейного. Материал исследуемого романа позволяет продемонстрировать, во-первых, каким образом автором создается противопоставление полюсов индивидуального и семейного, а также ответить на вопрос, является ли это противопоставление дихотомическим.

Основными образами романа, формирующими данное противопоставление и находящимися в состоянии постоянно развивающегося конфликта, являются образы Франсуа Роквиллара, главы семьи Роквилларов, Мориса Роквиллара, его сына, и Эдит Фрасн, любовницы Мориса.

Франсуа Роквиллар является абсолютным воплощением образа семейного, человеком, неотрывно существующим в рамках семейной парадигмы. Именно через призму его перспективы пространство дома, фамильного имения и родной земли приобретает хронотопический характер и обозначается автором как пространство памяти:

Таблица 1. Пример 1.

«Sur cette terre ... il ne lisait pas ... l’histoire des saisons, mais celle de sa famille» [7, с. 19]

В этой земле … он читал … не историю времен года, но историю своей семьи (Подстр. пер.)

Противоположностью образу отца является образ Эдит, возлюбленной Мориса, представляющий собой воплощение безусловного эгоизма. Эдит принципиально существует, во-первых, вне пространства памяти, – именно она уговаривает Мориса бросить дом – физическое воплощение пространства памяти, – и уехать в Италию, – и, во-вторых, добровольно отказывается от категории памяти как таковой: в момент своего абсолютного эгоистического триумфа, убедив, наконец, Мориса бросить все и сбежать с ней в чужую страну, она произносит следующую фразу:

Таблица 2. Пример 2.

– J’ai oublié tout mon passé [7, с. 78]

– Я позабыла все свое прошлое (Подстр. пер.)

Она же, обращаясь к Морису, просит у него «год его жизни», «Un an à vivre sans passé ni avenir» [7, с. 140], т.е. «прожить один год без прошлого и без будущего», утверждая, таким образом, сперва становление их совместного пространства, в которое они сбежали, отказавшись от семьи и родного дома, а затем определяя это пространство как условное пространство беспамятства, пространство без истории, в котором не существует ни прошлого, ни будущего.

Заключительным в рамках данного сопоставления и центральным для развития романа является образ самого Мориса, который существует в парадигме собственно личностной, но не принадлежит изначально ни к полюсу эгоистического, ни к полюсу семейного. Он начинает свой путь в состоянии промежуточном, состоянии неопределенности и до самого конца романа не может определить свою принадлежность.

Принципиально важно отметить, что прямой конфронтации Франсуа и Эдит, т.е. полюсов семейного и индивидуального соответственно, в романе не происходит, взаимодействие данных образов происходит исключительно посредством их влияния на Мориса и отслеживается по мере того, как герой склоняется к тому или иному решению, принадлежащему одной из конфликтующих парадигм.

Таким образом, данный роман строится вокруг непрямого, но при этом категорического противостояния между полюсом эгоистического (Эдит) и полюсом семейного (Франсуа), хотя персонажи ни разу не пересекаются друг с другом непосредственно по ходу сюжета и взаимодействуют исключительно с Морисом. По ходу развития сюжета романа герой делает несколько ключевых выборов, каждый из которых определяет начало следующего структурного элемента романа и каждый из которых сконцентрирован на одном из конфликтующих оснований. Роман можно условно поделить на три части, по количеству конфликтующих оснований – первая часть целиком построена на эгоистическом основании, на основании любовной страсти, это часть, посвященная триумфу Эдит, которая убеждает юношу бросить все и бежать под покровом ночи в другую страну. Вторая условная часть начинается с открытия правды о наследстве Эдит и с решения Мориса вернуться в родной город и сесть в тюрьму за кражу, которую он не совершал, но которую он готов признать своей, чтобы не очернить имя любимой женщины – здесь речь идет одновременно о страсти и личном эгоистическом долге, вытекающем из этой страсти, т.е. о ложном долге, но не долге перед семьей. Наконец, третья часть концентрируется на продаже имения, на событии апокалиптического масштаба для семьи Роквилларов, поскольку данное имение принадлежало семье не одно столетие и имеет для нее безусловную ценность не столько с точки зрения материальных благ, но именно с точки зрения традиции-памяти. Данное событие имеет катарсический характер для Мориса, который, увидев, на какую жертву пошли остальные члены его семьи ради спасения его лично и ради спасения имени семьи, окончательно отказывается от эгоистического в пользу семейного и просит прощения у отца.

На основе подробного анализа художественного текста и эссе автора можно сделать ряд выводов:

во-первых, необходимо обозначить различие между образом индивидуальным и эгоистическим, эгоистический образ всегда будет индивидуальным, однако индивидуальный образ не всегда существует исключительно в эгоистической парадигме;

во-вторых, образы индивидуального и семейного действительно существуют в состоянии оппозиции, однако она не является категорической. Речь идет не о противопоставлении двух равновеликих полюсов (полюса индивидуального и полюса семейного), но о противопоставлении меньшего большему – при условии того, что меньшее потенциально является частью большего: автором выстраивается определенная морально-этическая иерархия, в рамках которой происходит движение от индивидуального образа к образу коллективному, – речь идет сперва о семейной группе, переходя затем на все более и более широкий уровень:

Таблица 3. Пример 3.

On sert sa famille, sa patrie, Dieu, l’art,

la science, un idéal [7, 432]

Мы служим своей семье, своей родине, Богу, искусству, науке, идеалу (Подстр. пер.)

Проблема пространственности логическим образом вытекает из полюсного деления внутреннего мира текста: автором с самого начала постановки конфликта между индивидуальным и семейным задается пространственная принадлежность к каждому из полюсов. Эгоцентрический индивидуализм всегда существует без конкретной привязки к месту и свободно перемещается, но всегда находится в пространстве условной столицы, не имеет временной протяженности за пределами себя самого; «семейность» же имеет потенциально бесконечную временную протяженность и всегда принадлежит пространству провинции, и, более того, непременно существует в пространстве родной земли, в рамках родового дома, как физического, так и образного.

Пространство дома является ключевым для авторской поэтики: дом является физическим воплощением, вместилищем, пространственной опорой семейной памяти и за счет этого гарантом сохранения преемственности семейной традиции (традиции в том контексте, который использует Морис Хальбвакс в своей работе «Коллективная и историческая память», в которой понятия «традиция» и «память» связаны чрезвычайно тесно, если не взаимозаменяемы) – дом является гарантом сохранения самой семьи. Именно образное пространство дома, сохраняющее память рода и таким образом семейное наследие, и, что из этого следует, сама категория памяти является тем инструментом, благодаря которому происходит главное отличие образа семейного от образа индивидуально-эгоистического: эгоистический образ не имеет памяти за пределами своей собственной и даже может отказываться от последней, и поэтому он абсолютно смертен, в то время как для образа личностного, но существующего в рамках парадигмы образа семейного, проблема абсолютной смертности частично снимается, поскольку индивидуальность продолжается в наследии, в семейной памяти, обладает «земной протяженностью» [4, 13], то есть протяженностью в земле, в памяти своего рода.

На основе всего вышесказанного можно сделать ряд следующих выводов: решение проблемы противостояния полюсов индивидуального и семейного автор находит в их объединении; семейный образ поглощает индивидуальный, но не уничтожает последний, а трансформирует его из эгоистического в собственно личностный, но существующий в рамках семейной парадигмы, осознающий свою созависимость в последней. Именно принадлежность к семейному образу, соприкосновение с ним – это то, что позволяет наделить индивидуальный образ временной протяженностью посредством обращения к категории памяти и частично снять проблему смерти как абсолютной трагедии индивидуальной личности. Бордо пишет об этом как в своем эссе, «Камни домашнего очага: очерк о литературной истории французской семьи», так и в самом романе:

Таблица 4. Пример 4.

À quoi bon transmettre la vie, si ce n’est pour lui fournir un cadre digne d’elle, l’appui du passé, l’occasion d’un avenir étayé, – car transmettre la vie, c’est admettre l’immortalité [7, 418]

Какой прок в том, чтобы передать жизнь, если не обеспечить ее достойной основой, опорой на прошлое, возможностью для прочного будущего, – потому как дать жизнь – это допустить бессмертие (Подстр. пер.)

Из этого также можно сделать вывод о том, что образная иерархия у Бордо не является замкнутой: согласно этой иерархии индивидуальный образ, во-первых, стремится к семейному, как к своей надстоящей ступени, как к единственному возможному пути развития, и может получить свое катарсическое разрешение в воссоединении с образом семейным, однако для семейного образа движение в сторону образа индивидуального невозможно: распад семейного образа на ряд индивидуальных для образа семейного оказывается смертельным.

Таким образом, ключевым для Бордо является не просто обращение к вопросу памяти как таковому, но использование в рамках данной категории конкретных подкатегорий памяти индивидуальной и коллективной как инструментов создания и разрешения конфликта между индивидуальными и семейными образами; пространственность романов автора теснейшим образом связана с данной проблемой, поскольку именно в пространстве памяти дома и, в частности, в осмысленном возращении в это пространство Бордо видит средство разрешения того морально-нравственного кризиса, который терзает Европу на рубеже веков, и попыткой разрешения которого в том числе является исследуемый роман.

Бордо, поначалу увлеченный идеями индивидуализма и новыми веяниями в литературе, все же отказывается следовать модернистским тенденциям и настойчиво продолжает придерживаться в своем творчестве уже окончательно устаревшей к началу ХХ века эстетики романтизма; постановка данной проблемы в его романах и попытка найти для нее решение, на мой взгляд, являются живым и крайне болезненным ответом Бордо на этот кризис. Автор очевидным образом пытается сохранить и обосновать неизменную актуальность прежней системы морально-нравственных координат, требующей присутствия в мире Бога и абсолютной трансцендентной божественной истины – проблема, однако, в том, что современное автору общество уже существует в контексте потери, в контексте жизни после смерти Бога и после осознания того, что мир лишен абсолютного трансцендентного значения. Таким образом, на мой взгляд, обращение к эстетике романтической традиции – это не заблуждение автора, неспособного проанализировать картину развития современной литературы и выбрать для своего творчества более актуальные поэтические инструменты, но весьма ангажированное высказывание о категорическом несогласии с теми путями, которые выбирает как литература, так и общество в целом.

Список литературы

  1. Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности / Пер. с нем. М. М. Сокольской. М.: Языки славянской культуры, 2004. 368 с.
  2. Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. Пер. с фр. и вступ. статья С. Н. Зенкина. М.: Новое издательство, 2007. 348 с.
  3. Bertaut J. Henry Bordeaux, son œuvre: portrait et autographe; document pour l'histoire de la littérature française / Paris, Ed. “Éditions de la Nouvelle revue critique”, 1924. 71 p.
  4. Bordeaux, H. Les pierres du foyer: essai sur l'histoire littéraire de la famille franc̜aise. Paris, 1918. 339 p.
  5. Ferchat, J. Le Roman De La Famille Francaise: Essai Sur L'oeuvre De M. Henry Bordeaux. Paris, 1912. 458
  6. Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // «Неприкосновенный запас». – 2005. – №2 [Электронный ресурс] URL: https://magazines.gorky.media/nz/2005/2/kollektivnaya-i-istoricheskaya-pamyat.html (дата обращения: 06.09.2022).
  7. Bordeaux, H. Les Roquevillard / La Bibliothèque électronique du Québec. Collection Classiques du 20e siècle. Vol. 212: version 1.0. [Электронный ресурс] URL: https://beq.ebooksgratuits.com/classiques/Bordeaux-Roquevillard.pdf (дата обращения: 06.09.2022) .