Динисламова Оксана Юрисовна – научный сотрудник Обско-угорского института прикладных исследований и разработок.
Аннотация: Статья посвящена лингвокультурологическому и семантическому исследованию фитонимических фразеологических единиц (ФФЕ) мансийского и русского языков. Данная группа фразеологизмов является одной из многочисленных во фразеологических фондах сопоставляемых языков. В статье рассматриваются ФФЕ, репрезентирующие некоторые качества и состояния человека, определяются их сходства и различия. Вопрос изучения фитонимической лексики в мансийском языке на сегодняшний день является мало изученным.
Ключевые слова: Фразеологизм, идиома, фитоним, флороним, фитонимический фразеологизм, фитонимическая лексика, фитоморфный код, фразеология мансийского языка, фразеология русского языка, качества человека, состояния человека.
Ключевые слова: Фразеологизм, фитоним, флороним, фитонимический фразеологизм, фитонимическая лексика, фитоморфный код, фразеология мансийского языка, фразеология русского языка, качества человека, состояния человека.
При изучении фразеологии того или иного языка, обнаруживается тот факт, что в каждом из них выявляется большое количество фитонимических фразеологизмов антропоцентрической направленности. Данные ФЕ, являясь культурно-информационным источником, отражают многовековые наблюдения человека за растительным миром. В любом языке внешний вид людей, их поведение и действия, состояния могут передаваться и описываться при помощи устойчивых словосочетаний с фитонимическими лексемами-компонентами.
Исследование посвящено ФФЕ мансийского и русского языков, под которыми понимаются устойчивые сочетания слов, смысл которых не определяется значениями входящих в них компонентов, один из которых является фитонимом – наименованием растения (дерева, кустарника, цветка, травы и др.) или его части. Понятие фразеологизма в предлагаемой статье рассматривается в узком значении, пословицы не включены в исследование.
Проблема изучения фитонимической фразеологии представляется особенно актуальной, поскольку фитонимы играют значительную роль в жизни человека не только в декоративном и эстетическом смыслах, но и участвуют в передаче символических, мифологических, религиозных представлений. Растения, как и животные, сопровождали человечество на протяжении всего его существования. Человек подмечал их особенности, свойства, качества, способы использования и на основе наблюдений создавал в сознании различные образы. Иными словами, ФФЕ отражают многовековые наблюдения человека за растительным миром, транслируют его отношение к окружающей природе, при этом становясь культурным фондом языков. Л. В. Борисова пишет, что «мир живой природы в целом, так и отдельные его части, в частности, флора и фауна, могут рассматриваться как один из важнейших модулей, посредством которого этнос выстраивает свой национально специфический образ мира» [1, с. 44].
Названия различных растений, их компонентов с легкостью переходят в разряд слов-символов, отражающих сложившиеся представления о них, например: пант лāхыс ‘низкий, невысокий, приземистый (букв.: плоский гриб)’, тāрыгсов āги ‘высокая (женщина) (букв.: дочь сосны)’, витыӈ лӯпи хольт айхатас ‘очень пьяный человек (букв.: до состояния отсыревшего бревна (топляка) напился)’, нр сас нлы ‘вертлявый, гибкий (человек) (букв.: из свежей бересты ложка)’, тосам сāс кӯрсип ‘старая женщина (букв.: сухой бересты трухлявый пень)’ и др.; рус. божий одуванчик, как огурчик, большая шишка, как банный лист, лыка не вяжет, одного поля ягоды и др.
Стремясь охарактеризовать свое поведение, чувства, состояния, внешность, человек прибегал к сравнению с тем, что ему было близко и понятно, в связи с чем многие наименования растений и их частей стали устойчивыми метафорами, обозначающими различные свойства, качества, состояния человека, например: манс. āӈквал ‘пень’ – «глупый, несообразительный человек», лӯпта тāрыс ‘стебелёк’ – «стройная, изящная девушка», пилсам ‘ягодка’ – «миниатюрная, маленькая девочка (девушка)» и др.; рус. дубина – «глупый, несообразительный человек», лопух – «наивный, недалёкий человек», тростинка – «стройная, изящная девушка» и др.
Фитонимы, как и зоонимы, выполняют в языке помимо собственно номинативной экспрессивную и оценочную функции. О. И. Василенко выделяет две группы оценочного потенциала фитонимов. С одной стороны, «оценочный компонент может быть обусловлен объективными свойствами растения: особенностями внешнего вида, полезностью для практической деятельности, съедобностью или несъедобностью и т. д.» [2, с. 63]. При этом возможны случаи, когда такой признак является универсальным для ряда культур (например, образ осинового листа при описании внешнего вида человека, испытывающего сильный страх в мансийской и русской ФКМ), либо национально специфичным (образ брусничного листа при описании человека маленького роста в мансийской ФКМ или образ огурца при описании свежего, бодрого, полного сил человека в русской ФКМ).
С другой стороны, «оценочный компонент может быть обусловлен культурологическими особенностями растений – религиозно-мифологическое происхождение названий растений, сходство с бытовыми предметами или частями тела (человека, животного и т. д.)» [2, с. 63]. В качестве примера можно привести образ березы, наделенный единым культурным смыслом в мансийской и русской ФКМ. У обских угров, как и у русского народа, береза традиционно являлась объектом почитания.
По словам М. Л. Ковшовой, «одним из центральных для лингвокультурологической парадигмы исследования во фразеологии является понятие код культуры или культурный код, вытекающее из представления о культуре как о семиотической системе. С этой точки зрения мир – природа, артефакты, внешние качества и внутренние свойства человека – обретают в процессе их освоения и познания семиотический смысл» [3, с. 60]. Фитоморфный (растительный) код культуры соотносится с архетипическими представлениями различных культур, в котором фиксируются наивные представления о мироздании. Данный код отражает представления человека о мире растений и представляет совокупность их имен или частей, например: манс. сс хольт ӈхи ‘врет, говорит неправду (кто-либо) (букв.: как береста на огне вертится)’, пкв ньси ‘беременная (букв.: шишку (кедровую) имеет)’, сас нёл ‘1) некрасивый; 2) кривляка (букв.: берестяной нос)’, сярыӈ āӈквал ‘неопрятно одетый (букв.: обгоревший пень)’, талква пāкиль ‘человек маленького роста (букв.: низкорослый ствол)’, пквсам яныт ‘маленький ростом (букв.: с кедровый орех величиной)’, суйпил лӯпта яныт ‘маленький ростом (букв.: с брусничный лист величиной)’, тарыг яныт ‘высокий ростом (букв.: с сосну величиной)’, йивыт карсыт хольт ‘высокий ростом (букв.: с дерево высотой)’, нр пилсам яныт ‘незрелая, молодая (букв.: с неспелую (незрелую, сырую) ягоду величиной)’; сосыг пил самыг ‘черноглазый(ая) (букв.: смородины ягоды глаза)’, холам нангк тал сорни саге ‘коса пшеничного цвета (букв.: пожухшей хвои лиственницы золотая коса)’; рус. тише воды ниже травы, пожинать плоды, дрожать как осиновый лист, получить на орехи, не лыком шит, почивать на лаврах, пресечь на корню, хуже горькой редьки и др.
Мир растений, в целом, представляет собой чрезвычайно активную сферу-источник для концептуализации самых разнообразных явлений (предметов, веществ, свойств человека, абстрактных понятий), что объясняется особой важностью этого фрагмента эмпирии в человеческом опыте: «Народная фитонимия заслуживает самого пристального внимания, ибо это одна из древнейших лексических микросистем, в которой закреплен опыт практического и культурно-мифологического освоения мира растений как части окружающей человека природы» [4, с. 5]. Являясь неотъемлемой частью повседневной действительности, растения контактируют с людьми в практической деятельности, а также служат естественным источником образов и символов, присущих той или иной культуре.
Растительная лексика способна характеризовать «бытие и развитие различных сфер непредметного мира, этапы жизни человека, связь поколений внутри рода, внешний облик, его внутренний мир» [5, с. 125]. Следовательно, включение знаний о растительном мире в систему средств характеристики людей, «является закономерным и обязательным этапом развития человеческого знания о себе и носит универсальный характер» [6, с. 190].
Сложная природа и многообразие качеств человека вносят его в список одних из самых волнующих дискуссионных тем в плане познания его во всем многообразии связей его внутреннего и внешнего мира. Одними из наиболее многочисленных в лексико-семантическом поле (ЛСП) «человек», являются ФЕ, репрезентирующие умственные способности. Фитоморфная метафора при этом в сопоставляемых языках находит отражение при репрезентации образа глупого человека: манс. пуӈк пнтсылэ аквтоп йӣв поталы ‘глупый, несообразительный (букв.: вместо головы будто кусок дерева (полено)’, йӣвсуп хурипа ‘глупый (букв.: на бревно похожий)’, самыӈ ӈквал ‘глупый, тупой (букв.: глазастый пень)’, хль ӈквал ‘глупый, тупой (букв.: березовый пень); рус. балда осиновая, голова еловая, голова мякиной (соломой) набита, дубовая башка (голова), мякинная голова, пень березовый, пень с глазами, тупой как баобаб, тупой как бревно, тупой как полено, чурбан неотесанный, чурка с глазами, опилки в голове.
Данные ФЕ иллюстрируют, что выявленные фитонимические компоненты относятся к следующим семантическим группам: растения (манс. йӣв ‘дерево’; рус. осина, ель, дуб, береза, баобаб), компоненты растений (манс. йӣв поталы ‘полено’, йӣвсуп ‘бревно’, ӈквал ‘пень’; рус. пень, бревно, полено, чурбан, чурка). Кроме того, в русском языке выделена семантическая группа продукты переработки растений (мякина, солома, опилки). Общими фитонимическими образами при репрезентации образа глупого человека в обеих лингвокультурах являются полено, пень и бревно как части дерева. Таким образом, универсальным символом глупости человека выступают деревянные предметы или части деревьев, утратившие питательную среду, а, следовательно, прекратившие существовать как живое дерево.
Устойчивая связь дерева и человека является важнейшим аспектом мифологии, обрядности и фольклора. Это вполне понятно, учитывая, что в широком смысле народные знания и традиционная культура «наивно антропоцентричны» – они порождены человеком, исходят от него и на него же ориентированы, ведь человек описывает мир (в том числе деревья) в терминах человеческого существования, по своему «образу и подобию» [7, с. 235].
Т. В. Леонтьева полагает, что «глупый человек ассоциируется с деревом, поскольку древесина вообще отличается прочностью. Мотив «твердый» восходит к сквозному мотиву «с трудом поддающийся внешнему воздействию» и далее к мотивационной доминанте «неспособный выполнять функцию восприятия (об органе мышления или человеке)» [8, с. 125].
Подмечая тот факт, что дубина, чурбан, чурка, полено, бревно, дрова, пень в прямом значении обозначают необработанные куски дерева или деревянные изделия, имеющие очень простую, примитивную форму, В. В. Глушкова выдвигает предположение о том, что для появления переносных наименований глупого человека имеет значение именно тупая, форма деревянных предметов [9, с. 238]. Таким образом, необработанность деревянного изделия в случае упоминания деревянной заготовки дает коннотацию «плохо изготовленный» (о человеке), которая выводит образ глупого человека, дурака как неудавшегося творения, «недочеловека».
В отличие от русского в мансийском языке не было обнаружено ни одной ФЕ, имеющей в составе наименования какого-либо дерева. Также в мансийском языке существенно меньше, чем в русском, фитонимических фразеологизмов, содержащих в составе наименования частей дерева. Таким образом, фитоморфные образы при репрезентации глупости преобладают в русской ФКМ. ФФЕ для описания образа умного человека не выявлены ни в одном из рассматриваемых языков.
Фитоморфная метафора в исследуемых языках обнаруживается при репрезентации некоторых качеств характера и эмоций человека. Так, образ доброго, безобидного человека представлен следующими фразеологизмами: манс. пумтар наскссыг ат манумты (букв.: зря травиночку не сорвет)’; рус. божий одуванчик, тише воды и ниже травы. Данные ФФЕ иллюстрируют, что выявленные фитонимические компоненты относятся к семантической группе растения (манс. пумтар ‘травиночка’; рус. одуванчик, трава), при этом образ травы является общим, универсальным фитонимическим образом при репрезентации образа доброго, безобидного человека в языках. Образ холодного, черствого человека репрезентируется посредством таких ФФЕ как: манс. сыме сома хот-хассыгтавес ‘черствый, равнодушный (букв.: сердце=его заплесневело)’; рус. сердце мхом обросло.
Фитоморфная метафора в мансийском и русском языках реализуется при репрезентации эмоции страха: манс. ӈквал хольт ллюӈкве ‘оцепенеть (от страха) (букв.: пню подобно стоять)’, лглаге ӈквалыг мтапасг ‘ноги оцепенели (букв.: ноги=его пнями сделались)’, хпка лӯпта хольт тргуӈкве ‘дрожать (трепетать) от страха (букв.: осиновому листу подобно дрожать)’, хль йӣв сс халюп хольт тргуӈкве ‘дрожать (трепетать) от страха (букв.: березового дерева бересты пленке подобно трепетать)’, алпихаре аквтоп поналн хусатаве ‘покрывается мурашками (букв.: тело=его будто крапивой жалят)’; рус. дрожать (трястись) как осиновый лист.
Пара ФФЕ хпка лӯпта хольт тргуӈкве ‘дрожать (трепетать) от страха (букв.: осиновому листу подобно дрожать)’ и дрожать (трястись) как осиновый лист, в которых образные основы, представленные в виде фитонимических компонентов осина и лист, совпадают и являются полными эквивалентами. Данный факт свидетельствует об универсальности образа осинового листа в ФКМ манси и русских, лежащего в основе метафорического осмысления эмоции страха.
В мансийском языке выявленные фитонимические компоненты распределены по семантическим группам: компоненты растений (ӈквал ‘пень’, лӯпта ‘лист’, сс ‘береста’, хлюп ‘пленка’ (тонкая полупрозрачная пленка березовой бересты); растения (хпка ‘осина’, хль ‘береза’, понал ‘крапива’; группы растений (йӣв ‘дерево); в русском языке по семантическим группам: компоненты растений (лист); растения (осина). Как видно, обширней и разнообразней фитоморфная метафора в данном случае представлена в мансийской ФКМ.
Таким образом, наиболее распространёнными в составе ФФЕ мансийского языка являются наименования компонентов растений, в русском – наименования собственно растений, их компонентов и продуктов переработки. В мансийском языке в составе рассмотренных ФФЕ принимает участие в целом меньшее количество наименований. Общечеловеческое, универсальное мировидение присутствует при репрезентации: внешнего вида человека, испытывающего сильный страх, с фитонимическим компонентом осиновый лист; безобидного, доброго человека, неспособного причинить вред окружающей природе и людям (в мансийском языке), кроткого, безобидного, тихого человека (в русском языке) с фитонимическим компонентом трава; глупого человека с фитонимическими компонентами березовый пень, полено, бревно.
Большая часть ФФЕ обладает ярко выраженным национально-культурным своеобразием. Несовпадение фитонимических компонентов в составе фразеологизмов обусловлено метафорически маркированными элементами языкового сознания мансийского и русского народов, особенностями мировосприятия, ценностями культур, особенностями бытовой жизни, географическими условиями проживания и множеством других факторов.
Рассмотренные в статье ФФЕ, безусловно, не являются полным отражением сопоставляемых ФКМ. Исследуя национально-культурные черты ФФЕ, можно с уверенностью утверждать то, что фитонимы способны транслировать различные характеристики, связанные с человеком. Фрагмент ФКМ, характерный для одного народа, может совершенно игнорироваться во ФКМ другого народа либо быть представленным иными языковыми средствами.
Список литературы