УДК 122, 616-01

Кондиционализм Д. Ханземана – М. Ферворна как опыт преодоления абсолютного детерминизма

Смирнов Дмитрий Владимирович – доцент кафедры «История» Московского государственного технического университета им. Н.Э. Баумана

Аннотация: Статья посвящена осмыслению роли медицинской науки в поиске альтернатив абсолютному детерминизму, исчерпавшему себя к началу XX столетия. Родившийся в лоне медицинского менталитета кондиционализм (от лат. conditio – условие) Ханземана – Ферворна –  был полемически заострен против утвердившегося в профессиональном мышлении врачей монокаузализма, а тем самым и против абсолютного детерминизма в целом. В статье дан обзор основных вех становления философской концепции объективной предопределенности в ее каузальном варианте, показано ее распространение в естествознании и путь проникновения в медицину, осмыслены научные предпосылки ревизии каузальной парадигмы в медицинском менталитете. Автор приводит основные аргументы кондиционализма, выявляет их сильные и слабые стороны и раскрывает роль кондиционализма в истории науки. Особо отмечается приверженность кондиционалистов концепции естественной объективной предопределенности, что позволяет характеризовать их инициативу как исторически первый опыт расширения  категориального аппарата этой концепции.

Ключевые слова: кондиционализм, абсолютный (лапласовский) детерминизм, необходимость, каузальность, монокаузализм, неопределенность, случайность, индетерминизм, медицинский менталитет, бактериология, этиология, носительство.

Лидирующая роль физики в процессе трансформации научной рациональности и построения современной научной картины мира в наши дни осмыслена достаточно глубоко. Ключевое место в этом сложном и многомерном движении вполне заслуженно отводится открытию статистических законов и радикальному переосмыслению принципа причинности, осуществленному на пути становления квантовой механики.  Исследовательская деятельность ее основоположников – М. Планка, Л. де Бройля, В. Гейзенберга, Э. Шредингера и других теоретиков –  вошла в историю мировой науки как образец подлинного интеллектуального новаторства и стала главным событием революционной смены парадигмальных основ науки.

Неудивительно, что резонансные мировоззренческие прорывы фундаментальных физических теорий оставили в тени теоретические и методологические инициативы, возникавшие на параллельных предметных орбитах, – таково неизбежное следствие безраздельного лидерства физики в развитии научного познания тех дет. Между тем переосмысление принципа детерминизма в том виде, в каком он утвердился в классическом естествознании, оказалось не менее актуальным для медицинского менталитета. Методологические искания представителей медицинской науки, вписанные в общее русло поступательного движения естественно-научной мысли начала XX столетия, позволяют более объемно представить роль медицины в общем процессе трансформации научного мировоззрения. Кондиционализм Д. Ханземана – М. Ферворна как вполне состоявшаяся альтернатива абсолютизированному каузальному детерминизму заслуживает в этом контексте специального рассмотрения.

Возникновение кондиционализма стало закономерной реакцией исследовательской мысли на ситуацию, сложившуюся в медицине во второй половине XIX в. в связи с успехами бактериологии.

Развитие учения о микроорганизмах, инициированное Л. Пастером, определило важнейший вектор прогресса медицинских знаний. Идея ”contagium vivum” – блестящая догадка Дж. Фракасторо, знаменитого венецианского врача эпохи Возрождения, высказанная  еще в середине XVI столетия, – теперь, в свете открытий бактериологии, обретала вполне зримые очертания и, наполняясь конкретным содержанием, по-новому определяла принципиальные траектории этиологической мысли. Открытие патогенных микроорганизмов в короткий исторический срок вывело на новые рубежи понимание природы смертоносных инфекций – туберкулеза, чумы, холеры, коклюша, дифтерии. Все это вполне закономерно вселяло оптимизм в умонастроения врачей и способствовало широкому распространению в профессиональном медицинском сообществе новаторских представлений о характере и механизмах патогенного действия возбудителя инфекции. Все больше сторонников обретал взгляд, согласно которому внедрение патогенного агента оказывает прямое токсическое воздействие на те или иные структуры организма человека, запуская таким образом первичный патологический процесс, который и становится причиной развития инфекционного заболевания во всей полноте его клинических проявлений.

В системном виде представления о природе и механизмах развертывания инфекционного процесса были сформулированы Ф. Генле и Р. Кохом и закреплены в эпонимном триедином принципе. Принцип Генле-Коха постулировал однозначное соответствие между видом патогенных микроорганизмов и вызываемым ими инфекционным заболеванием. Болезнетворный агент, как полагали Генле и Кох, должен выделяться в чистой культуре и непосредственно запускать  данный вид инфекционного процесса в контрольном эксперименте. При этом сама возможность присутствия патогенной микрофлоры такого вида у здоровых людей и у пациентов, страдающих другими инфекционными заболеваниями, исследователями не рассматривалась.

Впечатляющие успехи бактериологии открывали новые горизонты перед медициной и побуждали к радикальному переосмыслению устоявшихся взглядов на природу инфекционных заболеваний. В прошлое уходили распространенные незадолго до этого  представления о «скрытых качествах», «духовных миазмах» и «самозаражении», критическому пересмотру подвергались «целлюлярная патология» Р. Вирхова и иные  ранее популярные в медицинской среде подходы.

Однако триумфальное шествие бактериологии имело и иные последствия.  Оно с неотвратимостью  направляло медицину на путь абсолютизации открытий, как это не раз случалось в истории науки. В профессиональном менталитете врачей все больше укоренялось представление, что любое инфекционное заболевание имеет лишь одну причину – внедрение патогенного микроорганизма. Таким образом? получал распространение монокаузализм – спецификация абсолютного детерминизма, сложившаяся в предметном поле медицинских исследований.

Детерминизм представляет собой философский принцип, согласно которому, все явления, происходящие в действительности, подчинены естественной объективной предопределенности и потому осуществляются в силу естественной необходимости.

Первые, поневоле смутные и еще далекие от подлинной теоретической рефлексии, и тем не менее весьма значимые подступы к пониманию того, что в мире существует естественная предопределенность, можно заметить уже у ранних античных мыслителей – представителей Ионийской традиции ˗ Анаксимандра и Гераклита. Более зримые и конкретные очертания принцип детерминизма обретает в атомистическом учении Демокрита.  Именно Демокрит, рассуждая о движении атомов, привлек всеобщее внимание к такому явлению, как связь причины и следствия. Речь идет о таком виде связи, при котором воздействие одного объекта неизбежно вызывает соответствующее предсказуемое изменение другого объекта, а тем самым и о таком виде объективной предопределенности, как причинность, или каузальность.

 Характерно, что в учении Демокрита понятие причинности полностью исчерпывает представление об объективной предопределенности. Демокрит полагал, что в мире исключены явления, которые происходили бы без естественных причин. В свою очередь, причина всегда с неизбежностью порождает следствие, и потому связь между причиной и следствием имеет необходимый, а не случайный характер. Из этих посылок следовал вывод, что в объективной действительности существует одна лишь необходимость, что в мире все абсолютно предопределено. Случайность же в таком контексте получала истолкование как явление сугубо субъективного порядка, возникающее в результате незнания причин явлений. «Люди, – говорит  Демокрит, – измыслили идол случая, чтобы пользоваться им как предлогом, прикрывающим их собственную нерассудительность» [4, 230]. Установление причины того или иного явления или события со всей неизбежностью проясняет абсолютно необходимый характер его осуществления.  Очевидно, что детерминизм, утверждаемый в учении Демокрита как каузальный и только каузальный, с самого начала выступал как предельно жесткий, или абсолютный детерминизм.

Тема детерминизма не покидает актуального поля философской рефлексии и в последующие века Античной эпохи. Высказывания на эту тему содержатся в трудах Аристотеля, Эпикура, Тита Лукреция Кара,  Клеанфа из Ассы, Сенеки, Хрисиппа и других античных авторов.

Однако подлинное торжество детерминизма приходится на Новое время. Программа математического естествознания, намеченная Г. Галилеем и реализованная И. Ньютоном, ознаменовала наступление века механики и торжество научного мировоззрения, созидаемого, выражаясь словами Канта, как «всеобщее и необходимое знание». Всеобщий и необходимый характер научного знания проявлялся прежде всего в открытии объективных законов природы. Законы, открытые в рамках классической механики, получили наименование динамических и сформировали представление об эталоне научного знания вообще. Ориентируясь на механику Ньютона, под динамическими законами с тех пор понимали такие законы, в которых объективная необходимость получала отображение в форме однозначной связи количественно выражаемых величин. Характерная черта таких законов состояла в том, что они полностью предопределяли весь ход исследуемых процессов. Очевидно, что принцип детерминизма принимался и рассматривался здесь как   неотъемлемое фундаментальное свойство научного взгляда на мир.

Неудивительно, что в философских произведениях Нового времени идеи каузального детерминизма оказались представлены особенно широко и рельефно. Так, уже Т. Гоббс – младший современник Г. Галилея и преемник Ф. Бэкона в разработке доктрины эмпиризма, формулируя основоположения философского знания, с убежденностью заявлял: «…все, что происходит, не исключая и случайного, происходит по необходимым причинам…Случайным, или возможным, называется вообще то, необходимую причину чего нельзя разглядеть» [1, с. 91].

Столь же однозначно высказывался о причинности и представитель века Просвещения П. Гольбах. «Все тела – одушевленные и неодушевленные, – рассуждал он, -  представляют собой неизбежные следствия известных причин, со всей необходимостью производящие видимые нами явления. Ничто в природе не может быть случайным; все в ней следует точным законам, и эти законы представляют неизбежную связь известных следствий с их причинами…» Объясняя здесь же природу случайности, Гольбах замечает: «все происходит случайно только для людей, не знакомых с природой, со свойствами вещей и теми следствиями, которые необходимо должны произойти в результате действия определенных причин» [2, с. 272-273.].

Между тем наука Нового времени, поступательно развиваясь, неизбежно преодолевала границы естествознания. В поле зрения исследователей постепенно входили и социальные явления с их бросающейся в глаза спецификой. Именно эта качественная специфика задавала новые траектории интеллектуального поиска, выводившие за пределы устоявшихся в науке подходов. В частности, новаторская инициатива Дж. Граунда по изучению демографических показателей смертности в Англии, получившая продолжение в трудах знаменитого астронома Э. Галлея и экономиста У. Петти, вплотную подводила научную мысль к статистике. Становилось ясно, что наряду с динамическими законами имеют место иного рода зависимости.

В то же время многочисленные работы П. Ферма, Б. Паскаля, Х. Гюйгенса, Я. и Н. Бернулли, А. де Муавра и других ученых, посвященные разработке способа количественной оценки, или относительной меры возможности некоторого события, способствовали рождению теории вероятностей. Все это неизбежно создавало предпосылки для пересмотра устоявшихся механистических и метафизических представлений о причинности и необходимости. На передовом фланге научной мысли формировался взгляд, согласно которому, динамические законы, всецело предопределяющие ход изучаемых процессов, должны быть дополнены статистическими законами, прогноз которых не может быть абсолютным, определенным, а может носить лишь относительный, вероятностный характер.

Однако на тот исторический момент инерция абсолютного детерминизма в научном менталитете была непреодолима.  Как прежде случайность, так теперь вероятность оказалась интерпретирована всего лишь как результат неполного знания причин изучаемых явлений.

В новых исторических условиях обоснование субъективного характера случайности и вероятности осуществил знаменитый французский математик и астроном П.С. Лаплас.  Решению этой задачи он посвятил специальный труд, получивший название «Опыт философии теории вероятностей». «Всякое имеющее место явление, – утверждал Лаплас, –  связано с предшествующим на основании того очевидного принципа, что какое-либо явление не может возникнуть без производящей его причины… Таким образом, мы должны рассматривать настоящее состояние вселенной как следствие ее предыдущего состояния и как причину последующего» [3, с.8-9]. Развивая этот взгляд, Лаплас предлагает формулировку мысленного эксперимента, получившего широкую известность под названием «демон Лапласа»: «Уму, которому были бы известны для какого-либо момента все силы, одушевляющие природу, и относительное состояние всех ее составных частей, если бы вдобавок он оказался достаточно обширным, чтобы подчинить эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движение величайших тел вселенной наравне с движением легчайших атомов: не оставил бы ничего, что не было бы для него недостоверно, и будущее, также как и прошедшее, предстало бы пред его взором» [3, с. 9]. Суть этого мысленного эксперимента, допускающего существование такого разумного существа, состоит в признании принципиальной теоретической возможности абсолютно предопределенного хода событий, а тем самым и их абсолютного прогноза, как это виделось в общем контексте каузального детерминизма. В то же время в свете презумпции «демона Лапласа» зримо проступали масштабы свойственной человеческому знанию фактической неосведомленности. И именно эта неосведомленность – явление исключительно субъективного характера – рассматривалась Лапласом как единственное подлинное основание   для легитимации статистического описания.

 В интерпретации Лапласа абсолютный детерминизм был безапелляционно принят подавляющим большинством представителей естественных наук и вошел в историю как «лапласовский» детерминизм. Характерно, что даже проникновение статистического метода в естественные науки и создание Дж. Максвеллом кинетической теории газов (статистической механики), ставшей первой фундаментальной теорией принципиального нового образца, не смогло в тот момент сколько-нибудь подорвать основ абсолютного детерминизма.

Преобладание абсолютного детерминизма в естественнонаучном мышлении XIX в.  неизбежно сказывалось и на   медицинском менталитете, направляя движение этиологической мысли в русло монокаузальной объяснительной модели.  Пребывая в поле тяготения абсолютного детерминизма, специалисты в области патологии и микробиологии, неизбежно абсолютизировали сам факт внедрения патогенного микроорганизма в организм человека, интерпретируя его в качестве не просто главного этиологического фактора, а единственного необходимого фактора в развитии инфекционного процесса. Очевидно, что таким образом индивидуальная восприимчивость человеческого организма, условия жизни человека, состояние его иммунной системы и иные факторы, определяющие характер и последствия взаимодействия между макроорганизмом и патогенной микрофлорой, оказывались вне поля зрения исследователей. Тем самым получал распространение крайне упрощенный взгляд на природу инфекционных заболеваний.

Монокаузальная этиологическая модель начала сдавать позиции лидерства  лишь в связи с новыми открытиями в медицине, сделанными учеными разных стран  в 80-е годы  XIX века. Ключевую роль здесь сыграло описание такого распространенного явления, как бактерионосительство.

Наибольший резонанс в медицинском профессиональном сообществе вызвало сообщение Ф. Леффлера о выделении дифтерийной палочки от клинически здоровых людей, сделанное в 1894 г.  Однако еще за год до этого российские исследователи – микробиолог Д. К. Заболотный, в последующем получивший известность как основатель отечественной эпидемиологии, и патолог И.Г. Савченко – экспериментальным путем обосновали возможность носительства возбудителя холеры здоровыми людьми, положив тем самым начало научной разработке проблемы носительства. Одновременно в этом же направлении работал итальянский гигиенист и иммунолог Санарелли и другие исследователи, установившие носительство возбудителя брюшного тифа.

В свете этих открытий в профессиональном сообществе все больше возникало понимание того, что внедрение патогенного микроорганизма является необходимым, но отнюдь не достаточным фактором для возникновения инфекционного заболевания. И в то же время все меньше высказывалось сомнений в том, что при равных условиях люди неодинаково реагируют на контакт с одним и тем же возбудителем инфекции. С таких плацдармов продвигалось и изучение реактивности организма и её влияния на возникновение и течение инфекционного процесса.

Важно то, что открытие феномена носительства и выявление различных индивидуальных реакций человеческого организма на контакт с инфекционным агентом попадали в резонанс с революционными открытиями  в физике, сделанными на  рубеже XIX-XX вв. Так  проблема причинности становилась одной из наиболее обсуждаемых в естественно-научной и философской литературе, а этиологический научный контекст формировал значимый интеллектуальный ресурс для критического переосмысления доктрины монокаузализма, а тем самым и абсолютного детерминизма в целом. Особенно показательна в этом отношении интеллектуальная атмосфера Германии с ее богатыми медицинскими и философскими традициями. Немецкие исследователи  –  патологоанатом Давид фон Ханземан и физиолог Макс Ферворн – и предложили альтернативу каузальной модели.

Д. фон Ханземан в 1912 году опубликовал работу «О кондициональном мышлении в медицине и его значении для практики» [11], в которой получало обоснование кондициональное решение проблем этиологии инфекционных заболеваний. Характерно, что труд Ханземана в тот же год был переведен на русский язык, что свидетельствовало об актуальности поиска альтернатив каузальному детерминизму в профессиональном медицинском сообществе.

Однако, если Ханземан еще не столь радикально выходил за пределы предметного поля медицины и высказывался главным образом о значении кондиционального мышления в области медицинского знания, то М. Ферворн отстаивал общенаучную значимость кондиционализма. Его перу принадлежит целая серия трудов, содержащих широкие мировоззренческие обобщения. Показательны уже их названия: «Естествознание и миросозерцание. Проблема жизни. Две лекции» (1909), «Механика душевной жизни» (1909), «Общая физиология. Основы учения о жизни» (1910-1912), «Развитие человеческого духа» (1913).  Таким образом, имея истоки в области исследования патологии, кондиционализм с самого начала претендовал на более серьезную методологическую роль в общем контексте критического переосмысления абсолютного детерминизма.

Развивая критику устоявшихся детерминистских воззрений, и прежде всего направляя удар против позиции монокаузализма, Ферворн указывал, что принципиальным «признаком первоначального понятия причины» является то, что причина рассматривается как  «фактор в единственном числе» [7, с.82]. Однако эта единственность со всей очевидностью противоречит реальному положению вещей. Конкретизируя эту мысль, автор обращается к естественно-научным и философским представлениям о всеобщей связи явлений и акцентирует тот факт, что «в мире нет вообще изолированных систем». Этот факт, являясь «одним из основных данных нашего познания вообще», заставляет признать, что «в действительности имеется налицо постоянная взаимозависимость вещей во всех отношениях. Каждое состояние или явление обусловливается в своем специфическом существовании многочисленными другими состояниями и явлениями и, безусловно, не имело бы места в этой своей специфической форме при отсутствии хотя бы одного из факторов, от которых оно зависит» [7, с. 84].

Признание всеобщей связи и взаимозависимости явлений и заставляет, по мысли М. Ферворна, самым радикальным образом сместить акцент с каузального на кондициональное объяснение. «Естествознание, - настаивает он, – должно все более и более стремиться исключить из своего точного мышления понятие о причинности. Не причинность (каузализм), а условность (кондиционизм)» [8, с. 68].

Отстаивая преимущества кондиционального подхода, М. Ферворн обосновывает эквивалентность, или равноценную необходимость  всей суммы многочисленных факторов, образующих условия осуществления тех или иных явлений действительности – все они в одинаковой степени действуют как слагаемые  детерминации в отношении того или иного события или состояния [7, с. 87]: лишь вместе взятые, они предопределяют осуществление того или иного явления. Кондиционализм в этом пункте не в меньшей степени, чем каузализм, исходит из признания объективной предопределенности событий и состояний: все явления осуществляются в силу объективной предопределенности. «…Все мировые явления, – акцентирует этот момент Ферворн, – безусловно и необходимо определяются условиями, сходящимися как раз в данной точке» [9, с. 63].

Очевидно, что кондиционализм представляет собой альтернативу каузальному объяснению, которая, однако, не выходит за рамки принципа детерминизма – речь идет лишь о новом варианте этого принципа. И если первый его вариант, обладая солидной философской и естественно-научной родословной, не только получил всеобъемлющее признание в научном мире, но и породил иллюзию всеобъясняющего метода, то второй, зародившись на рубеже новейшего времени в лоне медицины, оказался важным фактором в деле   развенчания этой иллюзии, хотя сам так и не смог занять столь же обширную нишу в научном менталитете.

Дело в том, что кондициональный детерминизм отнюдь не был свободен от доктринальных противоречий. Главная мысль кондиционалистов состояла в том, что в мире все обусловлено и тем самым предопределено – поскольку  всякое событие или явление может осуществиться лишь в силу сложившихся объективных условий. При этом обусловленность всякого явления предполагает наличие некоторой комбинации, или некоторого числа факторов, «сходящихся в данной точке» и вызывающих к жизни данное явление. Это положение, как уже было показано, и позволяет кондиционалистам дистанцироваться от каузального детерминизма с его принципиальной установкой на выявление единственного объективного фактора, необходимо порождающего то или иное явление и утверждаемого в статусе причины. Однако нетрудно заметить, что само понятие условия – ключевое для кондиционализма – в работах Ханземана и Ферворна остается до конца не проясненным: оно – в зависимости от контекста – в одинаковой мере относимо и к совокупности, или комбинации явлений, и к каждому отдельному явлению, входящему  в ту или иную комбинацию.

Не получает решения и вопрос о том,  в силу какой необходимости возникают такие комбинации факторов. Ясно лишь то, что в разных обстоятельствах условия-компоненты образуют различные сочетания, оформляясь в совершенно разные комбинации. Очевидно, что и результаты действия таких комбинаций условий окажутся абсолютно неодинаковыми. Тем самым на первый план выходит случайность – именно она становится в таком случае исходным и  главным фактором осуществления  тех или иных явлений.

В таком контексте, однако, утрачивает смысл одна из важнейших установок кондиционализма, исходно полагаемая как наиболее значимая в перспективе преодоления каузализма, – стремление избавить научное мышление  от абстракции «изолированной системы», противопоставив ей учение о всеобщей объективной связи и взаимозависимости явлений. Упуская из вида необходимый характер возникновения комбинаций условий, кондиционалисты лишают себя возможности их системного истолкования с закономерным в этом случае акцентом на связь элементов в составе целого. Этот шаг позволил бы во многом более успешно и последовательно реализовать действительный потенциал кондиционализма как альтернативы каузальному детерминизму. Однако комбинации-условия предстают в учении Ханземана и Ферворна лишь в качестве простых полностью автономных слагаемых.

Всякая сложившаяся комбинация условий приводит к осуществлению определенного явления. Однако одни и те же условия-компоненты по воле случая могут слагаться в совершенно разные комбинации. Исходя из этого будущее характеризуется как одновременно предопределенное и неопределенное. В этом пункте преодолевается жесткий детерминизм каузального подхода в пользу признания вариативности будущего. Соответственно, кондиционализм выступает здесь в качестве относительного детерминизма. Однако здесь же открывается и перспектива полного отрыва кондиционализма от концепции детерминизма и  ухода в индетерминизм. В самом деле, поскольку возникновение условий-комбинаций не подчинено никакой необходимости, а происходит по воле случая, то и сценарии будущего лишаются черт определенности. Будущее оказывается по преимуществу неопределенным, а потому и практически непрогнозируемым.

 Исключая возможность различать условия с точки зрения их значимости для возникновения того или иного явления, кондиционалисты не проводят их дифференциацию и в качестве условий наличного существования, или актуального бытия ныне существующих явлений и генетических условий, или условий, порождающих новые, прежде не существовавшие явления. Стремясь таким образом отступить на максимальную дистанцию от каузального детерминизма, кондиционалисты сознательно пренебрегают генетической связью явлений, тем самым исключая контекст порождения явлений и акцентируя лишь контекст  их осуществления.  Между тем именно контекст порождения способствовал бы большему раскрытию потенциала кондиционализма, поскольку понятие условия непосредственно связано с категорией возможности, выражающей связь настоящего и будущего. Понятие условия характеризует актуальное бытие с точки зрения сокрытых в нем возможностей будущего. Возможность же определяется через совокупность условий, позволяющих возникнуть тем или иным явлениям, еще не обладающим наличным бытием. Именно в этом контексте становится очевидно, что понятия причины и следствия, выражающие лишь связь настоящего и прошлого и закрепленные в понятийном арсенале каузального детерминизма, отражают лишь одну сторону объективной предопределенности явлений и потому не могут быть исчерпывающими. Заметив этот недостаток каузального детерминизма и противопоставив понятию причины понятие условия, кондиционалисты, однако, и в этом пункте не реализовали интеллектуальный потенциал своего начинания.   

Даже беглый  взгляд на инициативу Ханземана и Ферворна позволяет заметить, что кондиционализм, как он представлен в их работах, – явление сложное и весьма неоднозначное. Его появление на интеллектуальном фоне эпохи оказалось своевременным и закономерным: потребность в преодолении жесткой схематики  каузального детерминизма проявилась отнюдь не только в области познания физических явлений -  в медицине эта потребность  проступила, пожалуй, еще более   рельефно, вдохновляя исследователей на поиск  новых, более тонких и более гибких  методологических инструментов мышления,  релевантных  грандиозной перспективе избавления человечества от угрозы смертоносных недугов.  

Продвигаясь в русле исследования этиологии и патогенеза инфекционных заболеваний, кондиционалисты одними из первых попытались осмыслить тот факт, что болезнь зависит не только от характера, особенностей и конкретных обстоятельств болезнетворного воздействия на организм человека, но и от множества иных факторов-условий, характеризующих  весь комплекс сложных и  разноплановых взаимодействий между внешними влияниями и внутренними силами организма. Вместе с тем радикальное устранение принципа причинности из арсенала клинического мышления в сочетании с недостаточной проясненностью понятия «условие» в его альтернативной каузализму методологической нагруженности, а также – пусть неосознанный и лишенный свойств целенаправленной установки и потому лишь вчуже осуществленный  - выход на грань индетерминизма –   не только несли угрозу сложившемуся в медицинском сообществе профессиональному консенсусу, но и неизбежно искажали  образ мышления и размывали основополагающие ориентиры практической деятельности клиницистов.

Прежде всего под сомнение попадал нозологический подход с его принципиальной направленностью на постижение сущности болезни и на установление объективных критериев распознавания патологических процессов. Очевидно, что в таком случае лишалась теоретического фундамента, а потому утрачивала смысл и вся система осуществляемых лечебных и профилактических мероприятий. В такой перспективе сама возможность познания патологических процессов замыкалась на процедурах сугубо дескриптивного характера, осуществляемых в опоре на опыт познающего субъекта,  а  медицина в целом оказывалась неотвратимо обречена на полное и практически непреодолимое бессилие перед лицом любых недугов. Так оптимистические перспективы избавления человечества от угрозы смертоносных инфекций, отчетливо проступившие в свете открытий бактериологии и смежных дисциплин, до смешного легко оказались обесценены в попытках поиска методологических средств для осмысления этих открытий.

Неудивительно, что  кондиционализм стал предметом  справедливой  критики в трудах  специалистов в области патологии. Критическая реакция на выступление кондиционалистов, зачастую прямо негативная,  последовала и в философской литературе. Так, в трудах советских авторов критика кондиционализма воспроизводила главные положения ленинской критики махизма.  Г.И. Царегородцев – признанный специалист в области философии медицины – отмечал, что «в полном согласии с субъективно-идеалистической философией… под причинностью кондиционалисты понимали не более как свойство человеческого разума замечать последовательную смену одного явления другим, одних ощущений – другими…» [10, с. 131]; учение Ферворна – Ганземана, по выражению Царегородцева,  «превращается в удобное средство извращения действительности». [10, с. 131] В близкой тональности выдержана и специальная статья Ф.Т. Михайлова, вошедшая в советскую Философскую энциклопедию [5], где кондиционализм определялся лишь как философское направление в естествознании, отрицающее объективный характер причинно-следственных связей.

Признавая обоснованность подобных оценок, следует отметить, что инициатива Ханземана и Ферворна все же оказалась недооцененной в главном –  как значимая инициатива на пути преодоления абсолютизированного каузального детерминизма и становления нового типа научной рациональности.

Лишь в последние годы осмысление идей кондиционалистов в тематическом горизонте становления вероятностного (диалектического) детерминизма, предпринятое Ю.И. Семеновым в шеститомном труде «Введение в науку философии» [6], позволило с большей глубиной раскрыть значение идей Д. Ханземана и М. Ферворна.  

Инициатива кондиционалистов, как теперь очевидно, оказалась не в меньшей степени абстрактно-односторонним и потому неизбежно порочным подходом, чем отвергаемая ею концепция каузального детерминизма. Однако именно этот абстрактно-односторонний характер рассмотрения объективных процессов обладал необходимым компенсирующим потенциалом для выправления крена каузализма: перегиб в одну сторону, ставший заметным в свете новых открытий, нуждался для своего выправления в равнозначном по силе и противоположном по направленности деформирующем воздействии. В этом и состоял объективный смысл выступления кондиционалистов против устоявшегося в естествознании, а потому проявившегося и в предметном поле патологии каузального принципа, изолирующего и обособляющего одно явление, рассматриваемое в качестве причины некоторого события, от всех иных явлений. Другой вопрос, что разработать методологическую программу, позволяющую в полной мере реализовать в познании принцип всеобщей связи явлений, кондиционалистам так и не удалось. Однако сама декларация этого принципа в области конкретно-научного исследования содержала в себе безусловный импульс прогрессивного движения научного познания. Сформулировав антитезис каузального детерминизма, сторонники кондиционального мышления подготовили методологическую диспозицию, открывающую перспективу синтеза.      

При этом особенно важно и показательно, что сам этот антитезис был зафиксирован в границах собственно детерминизма и в этом смысле сохранял верность фундаментальным принципам научного познания. Выступая против устоявшегося в естествознании истолкования причинности, ни Ханземан, ни Ферворн не подвергали сомнению концепцию детерминизма как таковую. Выход на грань индетерминизма оказался в их трудах результатом паллиативного характера их методологической программы, но ни в коем случае не результатом их сознательной установки. Поэтому в эксплицитах кондиционального мышления нет места отрицанию естественной объективной предопределенности. Отрицанию в их учении подвергается лишь редукция этой объективной предопределенности к связи причины и следствия, сведение детерминизма к каузальности, и в этом контексте – монокаузализм в том виде, в котором он получил распространение в профессиональном медицинском менталитете.

Подводя итог, следует отметить, что именно кондиционалисты Д. фон Ханземан и М. Ферворн уже в первые десятилетия XX в.  – то есть одними из первых, если не самыми первыми среди представителей естественных наук -  обосновали такое понимание объективной предопределенности, которое не укладывалось в границы каузального объяснения и потому непреложно требовало поиска новых средств категоризации. В этом отношении следует признать не только их первенство, оставшееся в тени последующих резонансных заявлений, прозвучавших при рождении квантовой механики, но и их принципиальную правоту: углубление детерминизма, а тем самым и усиление его методологической состоятельности возможно лишь путем расширения категориального аппарата за счет введения таких понятий, которые способны с наибольшей теоретической полнотой отразить естественную объективную предопределенность хода мирового процесса. Таким образом, именно в лоне медицины, обогащенной знаковыми открытиями последней четверти XIX столетия, вызрели и впервые в истории науки проявились протестные настроения в отношении лапласовского детерминизма. И если поначалу «физики, – замечает в этой связи Ю.И. Семенов, – отвергая лапласовский детерминизм, ничего определенного ему противопоставить не смогли, а некоторые из них даже прямо объявили о переходе на позиции индетерминизма, то Ханземан и Ферворн выработали определенную общеметодологическую концепцию» [6, с. 155], альтернативную каузальному детерминизму.

Список литературы

1. Гоббс Т. Основы философии // Гоббс Т. Избранные сочинения. М.;Л.,1926.
2. Гольбах П. Здравый смысл, или Естественные идеи, противопоставленные идеям сверхъестественным // Гольбах П. Письма к Евгении. Здравый смысл. М., 1956.
3. Лаплас П. Опыт философии теории вероятностей. М.,1908.
4. Маковельский А.О. Древнегреческие атомисты. Баку, 1946.
5. Михайлов Ф.Т. Кондиционализм // Филос. энциклопедия в 5т. Под ред. Ф.В. Константинова. М.: Советская энциклопедия, 1960-1970. Т.3.С.41-42.
6. Семенов Ю.И. Введение в науку философии. В 6 кн. Кн.3.: Марксистский прорыв в философии М., 2013.
7. Ферворн М. Развитие человеческого духа. М.,1913.
8. Ферворн М. Общая физиология. Основы учения о жизни. Вып.1. М.,1910. 9.Ферворн М. Естествознание и миросозерцание. Проблема жизни. Две лекции. М.,1909. С.63.
9. Царегородцев Г.И. Диалектический материализм и медицина. М.: Медицина, 1966.
10. Hansemann D. Ober das konditionale Denken in der Medizin und seine Bedeutung für die Praxis. B., 1912.