УДК 343.9:343.352

О соответствии взяточничества общим признакам преступлений коррупционной направленности

Сипягин Николай Александрович – магистрант Института публичного права и управления Московского государственного юридического университета им. О.Е. Кутафина (МГЮА)

Аннотация: Взяточничество является одним из типов коррупционных преступлений и характеризуется предложением, передачей или получением неправомерной выгоды в обмен на совершение определенных действий, влияющих на должностные полномочия. В статье проводится анализ на предмет соответствия общих признаков преступлений коррупционной направленности, описанным в совместном указании Генеральной прокуратуры и Министерства внутренних дел "О введении в действие перечней статей Уголовного кодекса Российской Федерации, используемых при формировании статистической отчетности," применительно к составам, объединенным под общим названием "взяточничество". В результате автор приходит к выводу, что предложенные в данном указании критерии нуждаются в доработке.

Ключевые слова: взяточничество, коррупционные преступления, признаки преступлений коррупционной направленности, посредничество во взяточничестве, дача взятки, получение взятки.

Несмотря на кажущуюся простоту понятия "коррупционное преступление", законодательное определение данной категории отсутствует. С 19 июня 2023 года в России действует совместное указание Генеральной прокуратуры и Министерства внутренних дел «О введении в действие перечней статей Уголовного кодекса Российской Федерации, используемых при формировании статистической отчетности», в котором приводится список преступлений коррупционной направленности, а также обозначаются их основные признаки [6].

Рассуждая на тему синонимичности понятий «преступления коррупционной направленности» и «коррупционные преступления» можно обратиться к Постановлению Пленума Верховного Суда РФ №24 «О судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях» [5]. Из одного названия Постановления можно заключить, что к коррупционным преступлениям наряду со взяточничеством принадлежат все нарушения, перечисленные в данном документе.

Сопоставление статей, представленных в указании Генеральной прокуратуры и Министерства внутренних дел, с нормами, затрагиваемыми в Постановлении Пленума, позволяет прийти к выводу, что "преступления коррупционной направленности" являются более обширной категорией по сравнению с "коррупционными преступлениями". При этом стоит учесть несколько важных моментов. Не все коррупционные преступления автоматически относятся к "преступлениям коррупционной направленности" без каких-либо дополнительных условий. Более того, в указаниях отсутствует упоминание провокации взятки, коммерческого подкупа и подкупа в сфере закупок товаров, работ и услуг для государственных или муниципальных нужд (согласно статье 304 УК РФ), хотя названные деяния считаются коррупционными в соответствии с позицией Пленума.

Среди признаков, исходя из наличия которых Генеральной прокуратурой и МВД предписывается рассматривать противоправное деяние в качестве преступления коррупционной направленности выделяются:

• наличие надлежащих субъектов уголовно наказуемого деяния;
• связь деяния со служебным положением субъекта, отступлением от его прямых прав и обязанностей;
• обязательное наличие у субъекта корыстного мотива;
• совершение преступления только с прямым умыслом.

Для оценки корректности принятого подхода, есть смысл проанализировать соответствие этих признаков нескольким преступлениям, объединенным под общим названием "взяточничество".

Полученные результаты могут способствовать повышению точности при первоначальной квалификации, что, в свою очередь, положительно повлияет на общее качество правоприменительной практики, складывающейся по поводу противодействия преступлениям, носящим коррупционный окрас.    

Как следует из содержания пленума, взяточничество составляют такие деяния, как дача (ст.291 УК) и получение взятки (ст.290 УК), посредничество во взяточничестве (ст.291¹ УК), а также мелкое взяточничество (ст.291² УК).

Наличие специального субъекта является необходимым признаком только для получения взятки. Однако, нельзя исключить коррупционный характер данных деяний, поскольку каждое из обозначенных преступлений имеет своим непосредственным объектом общественные отношения в сфере реализации полномочий органов государственной власти.

Несмотря на то, что лицо, предоставляющее взятку, не может напрямую нарушить законность функционирования государственного аппарата, своими действиями оно посягает на интересы уполномоченной организации, побуждая ее представителей действовать вопреки их должностным обязанностям за вознаграждение.

Следовательно, критерий «наличие надлежащих субъектов уголовно наказуемого деяния, к которым относятся должностные лица, указанные в примечании к ст. 285 УК РФ, лица, выполняющие управленческие функции в коммерческой или иной организации, действующие от имени и в интересах юридического лица, а также в некоммерческой организации, не являющейся государственным органом, органом местного самоуправления государственным или муниципальным учреждением, указанные в примечании к ст. 201 УК РФ» уже не может являться универсальным [1, c. 199-202].

Если по отношению к первому критерию мы подчеркиваем его ограниченную применимость, то в случае со вторым условием следует отметить недостаточную точность формулировки этого признака. В указании говорится о неотъемлемой связи деяния с должностным положением субъекта, что является справедливым только в некоторой степени.

В действительности любое коррупционное преступление предполагает участие уполномоченного лица, способного оказать какую-либо услугу в связи с занимаемой должностью. Другое дело, что не всегда такое лицо будет являться субъектом в уголовно-правовом смысле этого слова. Возьмем пример с мелким взяточничеством. Для того чтобы быть привлеченным к ответственности по статье 291², взяткодателю необходимо иметь цель побудить должностное лицо к совершению определенных действий. Вместе с тем важно, чтобы сознание преступника воспринимало присутствие взяткополучателя, даже если представление о его служебном положении будет ошибочным [3, c. 35-40].

В моем видении, правильнее было бы указать не на привязку к должностному статусу субъекта, а на обязательное наличие связи преступления с уполномоченным лицом, осуществляющим деятельность вопреки интересам службы в государственной или иной организации. При этом, разумеется, такое лицо может обладать и уголовно-правовыми характеристиками специального субъекта.

Третий признак, заключающийся в наличии корыстного мотива, тоже не является бесспорным как для взяточничества, так и для других коррупционных преступлений.

Безусловно, подавляющее большинство подобных деяний совершаются из корыстных побуждений. Но нет никаких оснований утверждать, что получение взятки заведующим больницы или директором школы не может быть мотивировано благородным желанием потратить приобретенные средства на развитие вверенного учреждения. Важно, что должностное лицо проявило волеизъявление на получение материальной выгоды при отсутствии права на получение имущества [2, c. 129].

Поэтому, когда речь идет о получении взятки, следует указывать не на корыстные побуждения, а на преступную цель завладения имущественными благами путем совершения определенных действий (или бездействия).

На счет вопроса о прямом умысле как единственной возможной форме вины для коррупционных преступлений мнения большинства учёных совпадают и сходятся на том, что все коррупционные преступления совершаются только с прямым умыслом. Правда, устоявшаяся точка зрения оставляет неразрешенными некоторые спорные ситуации практического свойства.

Предположим, лицо выступает в качестве посредника в передаче взятки. Оно знает, что денежные средства, вверенные ему для дальнейшей передачи, адресованы сотруднику правоохранительных органов. Из приведенных обстоятельств субъект догадывается о вероятности своего участия в подкупе представителя власти, но этим предположением его субъективное отношение к выполняемым действиям не ограничивается. Он также допускает, что его поступок может быть лишен криминообразующих признаков. Например, передаваемые деньги являются уплатой в счет погашения долга или подарком по случаю какого-нибудь праздника.   

В данном случае нельзя заключить о наличии прямого умысла, поскольку в сознании лица отсутствует осознание всех значимых свойств совершаемого деяния, что скорее свидетельствует о безразличии к характерным признакам выполняемого посредничества, чем о прямом намерении оказать содействие в подкупе.

В добавок, ситуация осложнена формальной конструкции объективной стороны преступления. И значит, вред, причиняемый общественным отношениям, неразрывно связан с деянием, что освобождает от необходимости специально доказывать наличие причинно-следственной связи.

Если следовать позиции, в соответствии с которой преступления с формальным составом не предполагают наличия общественно опасных последствий, то рассматриваемую ситуацию недопустимо оценивать как реализацию косвенного умысла.

Но такой подход не является бесспорным.  Так, Кузнецова Н.Ф. писала, что никакое преступление не может быть совершено без вреда, причинённого общественным отношениям. Правда, нужно иметь в виду: законодатель не всегда предусматривает конкретный материальный ущерб, который был бы указан в тексте статьи особенной части [4, c. 47-67].

В таком случае интеллектуальный элемент будет заключаться осознании возможной общественной опасности деяния, а волевой – в принятии данной возможности либо безразличном отношении к социальной характеристике поступка.

В результате, сознание рассматривается в его обращении к свойствам деяния, которое не может существовать в отдельности от общественно опасных последствий в виде причинения вреда общественным отношениям. Это дает основание видеть в разбираемой ситуации косвенное намерение на совершение преступления.

Как результат, признаки преступлений коррупционной направленности, представленные в совместном указании Генеральной прокуратуры и Министерства внутренних дел Российской Федерации, требуют дополнительных уточнений. Правоприменитель должен учитывать, что не для каждого из преступлений рассматриваемой группы характерно наличие специального субъекта, но в любом случае необходима связь деяния с уполномоченным лицом, осуществляющим деятельность вопреки интересам службы в государственной или иной организации. Корыстные побуждения чаще всего выступают как мотив взяточничества, однако возможны и другие основания для преступной активности субъекта. В то же время цель, преследуемая преступником, будет содержать коррупционный элемент в любых обстоятельствах. Прямой умысел подразумевает осведомленность обо всех юридически значимых объективных свойствах собственного поведения и твердое намерение поступать согласно этому знанию. В случае, когда присутствие такой связи не прослеживается, правоприменитель должен исходить из сложившихся правил квалификации по признакам субъективной стороны. 

Список литературы

1. Бугаевская Н.В. Субъективные признаки составов коррупционных преступлений. Законность и правопорядок в современном обществе. Академия ФСИН России. г. Рязань. 2014. – С. 199-202.
2. Грошев А.В. Ответственность за взяточничество (вопросы теории и практики). – Краснодар: КубГАУ, 2008. – С. 129.
3. Изосимов С.В. Субъективная сторона получения и дачи взятки: уголовно-правовой анализ. Актуальные проблемы экономики и права № 4. Нижегородский институт менеджмента и бизнеса. 2012. – С. 35-40.
4. Кузнецова Н.Ф. Избранные труды//Юрид. центр Пресс, 2003. – С. 47-67.
5. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 09.07.2013 № 24 (ред. от 24.12.2019) "О судебной практике по делам о взяточничестве и об иных коррупционных преступлениях".
6. Указание Генпрокуратуры России N 401/11, МВД России № 2 от 19.06.2023 "О введении в действие перечней статей Уголовного кодекса Российской Федерации, используемых при формировании статистической отчетности".