УДК 347.4

Договор как специальный и самодостаточный акт, опосредующий предоставление полномочий поверенному

Арсанукаев Тамерлан Джабраилович – магистрант Юридического факультета Южного федерального университета

Аннотация: Настоящая статья представляет собой первую часть исследования, посвященного вопросам использования доверенности, как особой правовой конструкции, опосредующей отношения, возникающие при осуществлении участниками гражданского оборота деятельности, связанной с привлечением посредников в целях обеспечения создания правовых связей между хозяйствующими субъектами и [или] иными лицами, становящимися участниками имущественного оборота. В рамках настоящей работы на основе анализа практики применения положений законодательства, регулирующих отношения, складывающихся на основании договоров поручения и агентирования, освещается проблема использования договора, как самодостаточной альтернативы доверенности, а также делается вывод о том, что договор может быть использован лицом, действующим в интересах своего доверителя, в качестве акта, удостоверяющего наличие у такого лица соответствующих полномочий, необходимых и достаточных для исполнения договорных обязательств.

Ключевые слова: договорное обязательство, доверенность, договор поручения, договор агентирования, агент, принципал, доверитель, поверенный, lex specialis, lex posterior, дигесты.

Одним из наиболее актуальных задач урегулирования отношений, складывающихся по поводу оказания юридических услуг, и на сегодняшний день сохраняется проблема, касающаяся регламентации отношений, возникающих по поводу представительства кредитора должником в отношениях с третьими лицами при исполнении договорных обязательств. Речь в частности идет о допустимости использования договора-документа в качестве самодостаточного аналога доверенности.

Проведенный нами анализ судебной практики показывает, что в подавляющем большинстве случаев суды прямо или косвенно признают невозможным квалификацию действий по заключению договора, опосредующего оказание юридических услуг, в качестве самодостаточного акта предоставления полномочий. Подобная позиция основывается на весьма распространенной среди правоприменителей, но вместе с тем и ошибочной точке зрения, согласно которой выдача доверенности является необходимым условием для нормального функционирования обязательств, возникающих между контрагентами на основании соответствующих договоров. При чем такой подход получает в судебной практике различное обоснование. Так, суды зачастую указывают на то, что невыдача доверенности является частным случаем просрочки со стороны кредитора, делающей невозможным исполнение должником своих обязательств, или ссылаются на то, что положениями ст. 975 ГК РФ устанавливается запрет на предоставление должнику кредитором полномочий иначе, чем посредством выдачи доверенности: «таким образом, агент в отсутствии доверенности не имеет возможности исполнить возложенное на него договором поручение вследствие ненадлежащего исполнения обязательств со стороны принципала.» [17]; «доказательств выдачи доверенностей… не получено, что свидетельствует об отсутствии у данного контрагента возможности совершать от имени доверителя определенные юридические действия» [16]; «..учитывая изложенные обстоятельства, суды пришли к правильному выводу о том, что агент не имел возможности исполнить возложенное на него Договором поручение вследствие ненадлежащего исполнения обязательств со стороны принципала» [10]; «…полномочия доверителя должны закрепляться в выдаваемой ему доверенности [пункт 1 статьи 975 ГК РФ]» [14]; «…для участия в торгах на основании заключенного договора требовался не только сам договор, но и доверенность…» [25]. Также весьма широкое распространение получает и ссылка на то, что выдача доверенности является квалифицирующим признаком для договоров, исполнение которых предполагает представительство интересов кредитора в отношениях с третьими лицами в качестве своего необходимого условия [11].

Все приведенные выше позиции объединяет одно: суды игнорируют положения ст. 185 ГК РФ и при разрешении споров руководствуются положениями ст. 975 ГК РФ, которые, как считают правоприменители, блокируют возможность фиксации полномочий в договоре. По всей видимости суды усматривают в установлениях ст. 185 ГК РФ генеральное положение, действие которого, по их мнению, непосредственно и ограничивается положениями ст. 975 ГК РФ. Иными словами, здесь речь идет о коллизии общего и специального правил, которая, как известно, должна разрешаться за счет применения правовой максимы lex specialis derogat generali. Подобное обоснование используемого правоприменителями подхода при его первоначальном, поверхностном изучении предстает, как логически выверенное и безукоризненное, ведь лежащее в его основе правило является правовой аксиомой. Но уже при более тщательном изучении этого правила возникают сомнения относительно состоятельности самой идеи применения к возникшей коллизии правила lex specialis. Объясняется это все тем, что существующее между положениями ГК РФ противоречие может быть разрешено также на основе и иной правовой максимы, в частности, на основе применения правовой максимы lex posterior derogat priori.

И здесь важно отметить, что использование этого правила позволяет совсем иначе разрешить проблему столкновения исследуемых нами общего и специального правил: в таком случае приоритет будут иметь законоположения ст. 185 ГК РФ, являющиеся lex novum по отношению к установлениям ст. 975 ГК РФ. Но в таком случае возникает следующий вопрос: какое из приведенных правил разрешения коллизий имеет приоритет перед другим? Для того чтобы дать ответ на этот вопрос, необходимо определить, откуда берут свое начало эти правовые установления и чем было обусловлено их возникновение.

Считается, что обе исследуемые аксиомы являются результатом развития римской юридической мысли. Об этом свидетельствует следующая выдержка из Дигест Юстиниана: «Модестин во 2-й книге «Оправданий». Позднейшие законы имеют большее значение, чем те, которые были раньше». [3] Что же касается правила lex specialis, то оно также упоминается в тексте дигест: «Папиниан в 33-й книге «Вопросов». Во всем праве в целом общие [нормы] отменяются посредством специальных, и то, что опирается на специальные [нормы], является более сильным». [3]

Между тем, ни в тексте Дигест, ни в тексте иных памятников римского права никак не освещается вопрос о соотношении этих двух аксиом. В таком случае следует обратить внимание на обстоятельства, послужившие причиной возникновения указанных коллизионных правил. Так, правило lex specialis сформировалось под влиянием двух следующих обстоятельств:

отделение друг от друга ius commune и ius singulare в римском праве, посредством которой, как указывает Г.Ф. Пухта, снимаются противоречия между чистой идеей права [26] и не согласующимися с ней проявлениями людских стремлений, демонстрирующих пороки и дефекты, наблюдаемые в устройстве социума, и претензиями на власть, особое положение и преимущества определенных лиц;

политикой «пряника», реализовывавшейся в отношении народов и племен, населявших входившие в состав территории Рима провинции с постепенной и продуманной имплементацией большинства локальных установлений и обычаев в правовую систему Римского государства, при которой допустимость отступлений от общих установлений не только фактически признавалась, но и нередко открыто провозглашалась [26].

Что же касается аксиомы lex posterior, то ее появление было обусловлено стремлением римлян ликвидировать правовые институты, перестававшие соответствовать условиям жизни социума.

Как видно, у этих двух правовых установлений причины возникновения абсолютно разные: если генезис первого обусловлен дефектностью абсолютизации идеи, проводимой в жизнь посредством генерального положения, то происхождение второго обусловлено проблемой актуализации права, необходимостью адекватного восприятия им всех тех изменений, которые происходят в социуме. Сказанное свидетельствует о том, что lex specialis и lex posterior, если их применение зависит от несовершенства общего установления, его актуальности, должны рассматриваться ни как аксиомы, ни как непогрешимые истины, а как средства устранения коллизий, применение которых зависит от конкретных обстоятельств. Иначе говоря, выбор в пользу применения указанных правил зависит от тех целей, которые стремился достичь законодатель при имплементации общей и специальной норм. Следовательно, выбору в пользу одной из указанных аксиом должно предшествовать телеологическое толкование норм, вступающих в противоречие друг с другом. В пользу верности сделанных нами выводов также свидетельствует и распространенная в свое в время в Древнем Риме практика применения общеправового принципа lex specialis, идея которого состоит в согласованном толковании конфликтующих правовых установлений: «Не ново то положение, что прежние законы распространяются на последующие… Но и позднейшие законы относятся к предшествующим, если они не противоречат последним; и это подтверждается многими примерами…» [3].

Важно обратить особое внимание и на то, что из необходимости избирательного применения рассматриваемых правовых аксиом, в частности, правила приоритета специального законоположения перед генеральным в некоторых случаях исходит и Верховный Суд РФ, об этом могут свидетельствовать разъяснения, которые давались высшей судебной инстанцией по вопросам применения положений ст. 310 ГК РФ. Так в судебной коллегии по гражданским делам рассматривалось дело по иску А.В. Митрофанова к публичному акционерному обществу «Сбербанк России». Разрешение спора напрямую зависело от признания правомерности условия действовавшего между истцом и ответчиком соглашения, согласно которому ПАО «Сбербанк России» предоставлялось право на одностороннее изменение условий возникших между ним и ответчиком на основании такого соглашения обязательств. В данном случае вполне очевидным было признание допустимости подобного установления посредством предоставления приоритета положениям п. 1 ст. 450 ГК РФ, устанавливающих открытый перечень оснований изменения договорных обязательств, перед правилами, содержащимися в п. 2 ст. 310 ГК РФ.

Но судьи Судебной коллегии по гражданским делам, решили, что ограничения, закрепленные в тексте п. 2 ст. 310 ГК РФ по своему смыслу являются абсолютным императивом и в вынесенном ими судебном акте сослались на разъяснения, содержащиеся в Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 22 ноября 2016 г. № 54: «предоставление договором права на отказ от исполнения обязательства или одностороннее изменение его условий для лица, осуществляющего предпринимательскую деятельность, по отношению к лицу, не осуществляющему предпринимательскую деятельность, допускается только в специально установленных законом или иными правовыми актами случаях» [21]. Свой отказ от применения ст. 450 ГК РФ в соответствии с правилом lex specialis суд также мотивировал ссылкой на постановление Конституционного Суда РФ от 23 февраля 1999 г. № 4-П: «…гражданин является экономически слабой стороной и нуждается в особой защите своих прав, что влечет необходимость ограничить свободу договора для другой стороны, то есть для банков» [20]. Очевидно, что здесь суд отказался от применения рассматриваемой максимы даже несмотря на присутствие всех необходимых для этого условий, то есть, на лицо избирательное применение правового принципа, аксиоматичность которого теперь ставится под сомнение.

Таким образом, разрешение противоречий, существующих между положениями ст. 185 и ст. 975 ГК РФ, должно основываться не на поспешном применении правила lex specialis, а на предшествующем этому анализе и учете тех обстоятельств, наличием которых было обусловлено включение конфликтующих положений в тексты упомянутых статей. Именно раскрытию этих обстоятельств и будет теперь посвящено настоящее исследование.

Приступая же к их изучению, мы прежде всего отметим, что положение, позволяющее использовать договор-документ в качестве самодостаточного аналога доверенности, впервые было зафиксировано 25 февраля 2013 года в положениях ст. 185 ГК РФ. Что же касается п. 2 ст. 975 ГК РФ, то он введен в 1996 году в первоначальной редакции части второй ГК РФ и до сегодняшнего дня ни он в частности, ни сам текст ст. 975 ГК РФ в целом не были подвергнуты изменениям. Существующий большой временной разрыв между моментами имплементации специального и генерального положений и то, что специальное установление было закреплено еще до введения нового генерального установления, уже свидетельствуют о том, что законодатель стремился подвергнуть коренному преобразованию весь массив отношений, складывающихся по поводу предоставления полномочий. Кроме того, тот факт, что специальная норма была введена в действие еще до имплементации нового общего правила и то, что эта специальная норма была полностью согласована с прежним генеральным положением [хотя оно и не было прямо закреплено в ст. 185 ГК РФ, но со всей очевидностью выводилось из ее положений и суть его заключалась в запрете предоставления полномочий иначе, чем посредством выдачи доверенности], указывает на то, что ее включение в ст. 975 ГК РФ было продиктовано не спецификой регулируемых отношений, а лишь стремлением конкретизировать то генеральное установление, которое на то время [на период до 2013 года] имело силу. Говоря иначе, норма, содержащаяся в п. 2 ст. 975 ГК РФ – это не особое правило, не lex specialis, а лишь частный случай проявления общего положения, попытка его конкретизации применительно к отношениям, складывающимся между доверителем и поверенным. Но если это так, то его действие зависит от генерального положения, в котором оно, будучи его частным проявлением, находит свое основание, и если общее правило трансформируется или же вовсе исключается, то вслед за ним претерпевает подобное преобразование и норма, его конкретизирующая. Уже отсюда следует, что конфликт законоположений ст. 185 и ст. 975 ГК РФ должен разрешаться в пользу первых, ведь последние являют собой не специальное правило, а скорее «придаток» отжившего свое общего положения.

Следовательно, договор-документ допустимо использовать в качестве самодостаточного аналога доверенности.

Мы также рекомендуем судам, иным правоохранительным органам в рамках своей правоприменительной деятельности, связанной разрешением споров, возникающих по поводу исполнения обязательств, возникающих на основе договоров поручения, агентирования и иных подобных договоров, исходить из того, что отсутствие доверенности у поверенного, отказ контрагента в ее выдаче не должны квалифицироваться, как просрочка, допускаемая кредитором, и тем более не должны рассматриваться, как подразумеваемый немотивированный отказ кредитора, влекущий за собой прекращение ранее возникших договорных обязательств. Правоприменителям также следует руководствоваться следующим разъяснением: отсутствие у должника доверенности не дает оснований кредитору в отношениях с третьими лицами ссылаться на неуполномоченность лица, действовавшего от имени и в интересах такого кредитора.

Список литературы

Кофанов Л. Л. Дигесты Юстиниана. Т. VIII: Статьи и указатели / Центр изучения Римского права; отв.тред. Л. Л. Кофанов. – М.: Статут, 2006. — 677 с.
Петров, А. А. Lex specialis и lex posterior в Дигестах Юстиниана / А. А. Петров // Вестник Омского университета. Серия: Право. – 2020. – Т. 17. – № 1. – С. 39–48.
Пухта Г. Ф. Энциклопедия права // Немецкая историческая школа права. – Челябинск: Социум, 2010. –564 с.
Апелляционное определение Санкт-Петербургского городского суда от 10.03.2020 N 33-4187/2020 по делу N 2-231/2019 // СПС «Гарант».
Кассационное определение Шестого кассационного суда общей юрисдикции от 22.12.2021 по делу N 88а-26312/2021 // СПС «Гарант».
Определение Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 06.10.2010 N ВАС-13088/10 // СПС «Гарант».
Определение Девятого кассационного суда общей юрисдикции от 18.01.2022 N 88-10902/2021 по делу N 2-1354/2021 // СПС «Гарант».
Определение Седьмого кассационного суда общей юрисдикции от 24.02.2022 N 88-2995/2022 // СПС «Гарант».
Определение Третьего кассационного суда общей юрисдикции от 14.04.2021 по делу N 88-5349/2021, 2-3692/2019 // СПС «Гарант».
Определение Четвертого кассационного суда общей юрисдикции от 15.07.2021 по делу N 88-14189/2021 // СПС «Гарант».
Постановление Арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 06.03.2017 N Ф08-678/2017 по делу N А53-6524/2013 // СПС «Гарант».
Постановление Арбитражного суда Уральского округа от 12.09.2019 N Ф09-5223/19 по делу N А60-71513/2018 // СПС «Гарант».
Постановление Восьмого арбитражного апелляционного суда от 28.10.2019 N 08АП-10742/2019 по делу N А75-1247/2019 // СПС «Гарант».
Постановление Двадцатого арбитражного апелляционного суда от 28.01.2021 N 20АП-6317/2020 по делу N А68-15005/2019 // СПС «Гарант».
Постановление Двадцать первого арбитражного апелляционного суда от 20.07.2022 N 21АП-2085/2022 по делу N А83-10831/2020 // СПС «Гарант».
Постановление Двадцать первого арбитражного апелляционного суда от 11.03.2021 N 21АП-457/2021 по делу N А83-10832/2020 // СПС «Гарант».
Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 06.08.2019 N 09АП-41988/2019 по делу N А40-240088/2018 // СПС «Гарант».
Постановление Конституционного Суда РФ от 23.02.1999 N 4-П "По делу о проверке конституционности положения части второй статьи 29 Федерального закона от 3 февраля 1996 года "О банках и банковской деятельности" в связи с жалобами граждан О.Ю. Веселяшкиной, А.Ю. Веселяшкина и Н.П. Лазаренко. Российская газета. 3.03.1999. N 40.
Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 22 ноября 2016 г. № 54 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации об обязательствах и их исполнении» // Российская газета. 5.12.2016. N 275.
Постановление Президиума Верховного суда Республики Башкортостан от 06.03.2019 N 44г-113/2019 // СПС «Гарант».
Постановление Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 22.09.2017 N 15АП-7646/2017 по делу N А53-6524/2013 // СПС «Гарант».
Постановление Тринадцатого арбитражного апелляционного суда от 18.11.2016 N 13АП-16029/2016 по делу N А56-70879/2015 // СПС «Гарант».
Постановление Четвертого арбитражного апелляционного суда от 15.10.2018 N 04АП-3800/2015 по делу N А19-16386/2013 // СПС «Гарант».

Интересная статья? Поделись ей с другими: