УДК 82-94+929.52

Мартинисты в воспоминаниях С. Т. Аксакова

Ковыршина Светлана Викторовна – кандидат философских наук, доцент кафедры Гуманитарных, социально-экономических дисциплин и информационных технологий управления Кузбасского института Федеральной службы исполнения наказаний России.

Угрюмов Владимир Евгеньевич – кандидат филологических наук, доцент кафедры Филологии Новосибирского государственного технического университета.

Аннотация: В статье авторы, используя компаративистский подход, анализируют работу известного русского писателя XIX века Сергея Тимофеевича Аксакова «Встреча с мартинистами». Рассматриваются такие особенности стилистики писателя, как нарратив, замечания в ходе беседы и диалогов (даже мысленные), короткие реплики. Авторы приходят к выводу, что исследуемое произведение являет собой яркий образец столкновений двух миров, двух мировоззренческих парадигм: отечественного и западного.

Ключевые слова: С.Т. Аксаков, мартинисты, дискурс, стилистика, масоны.

Влияние иного, чуждого русской культуре присутствовало на любом этапе развития российского общества: будь то Византийская империя или Золотая Орда, которые оставили немалый след в истории становления российской культуры и формирования русского менталитета. Две культуры, два стиля мышления, два образа жизни, два дискурса (русский и западный) соприкасаются друг с другом постоянно. [4] Показательным в этом отношении является процесс проникновения и распространения масонских идей в конце 18 - начале 19 века в Россию.

Первое десятилетие 19 века представляет собой время наивысшего расцвета и активности масонства. Вместе с непонятной русскому обществу идеологией, причудливой смесью христианства, герметической философии, каббалы, в России стали популярны мистические и спиритические сеансы. [2, с. 66] Таким образом, в Петербурге появляется одна из разновидностей масонских лож – мартинисты. [3, c. 109]

Одним из ярких образцов встречи молодого человека и представителей ложи являются воспоминания виднейшего классика русской литературы XIX века Сергея Тимофеевича Аксакова. «Встреча с мартинистами» датируется 1858 годом, через полвека после реальной встречи (1808 г.).

В 1808 году молодой С. Аксаков прибывает в Петербург для того, чтобы определиться на службу. По прибытию он наносит визит тем, с кем была дружна его семья: к бывшему его наставнику - Г.И. Карташевскому, к крестному отцу - Д. Б. Мертваго, и к семье Рубановских, которых он не помнил, но был наслышан о том, что люди они хорошие. Образ Василия Васильевича Рубановского списан с В.В. Романовского – члена масонской ложи. С.Т. Аксаков следующим образом описывает хозяина: «Старик был огромного роста, сухощав, но атлетического, мускулезного сложения; глаза его выражали суровую строгость; лицо он имел необыкновенно длинное и бледное, с выдавшимся вперед подбородком; передние зубы, точно клыки, высовывались, когда он говорил, особенно когда смеялся; но и в смехе его не было ничего веселого и добродушного» [1, т.2, с. 223]. Немного расплывчатый и насмешливо созданный образ, который показывает, что автор – участник живого действия. Своеобразный эффект присутствия и оценки окружающей действительности не позволяют нам усомниться в истинности слов писателя. Мы, как будто видим этого худого высокого человека с долей комичности и шутовства. В этом – символизм образа масонства – тайное, огромное, пытающееся охватить все вокруг, предпринимая лишь нелепые попытки.

Старик Рубановский «фанатик бескорыстия, сам почти нищий, был честности неподкупной, убеждений непреоборимых, и у него нельзя было спекулировать во имя недостаточности состояния. Рубановский – человек религиозный до мистицизма, злой мартинист, как его звали в обществе, во всю свою жизнь, с суровой строгостью и с тягостной для всех точностью, свято исполнял долг суда и правды на поприще своей разнообразной и долговременной служебной деятельности» [1, т.2, с. 223]. Всю эту характеристику Аксаков сводит в один яркий библейский образ, сложившийся у него по мере общения со «злым мартинистом»: «Рубановский беспрестанно представлялся мне Авраамом, готовым закласть Исаака по гласу Иегова, и что я, слушая его, часто чувствовал невольный ужас» [1, т.2, с. 227-228]. Молодой Аксаков внимательно прислушивается к разговорам Рубановского и его посетителей, принадлежащих к масонскому братству. Давно имея представление о книгах «с мистическим направлением», Аксаков выражает свое возмущение пристрастию мартинистов к глубокомысленным, но пустым, в его понимании, размышлениям о загробной жизни. Он ввязывается в спор с мартинистами, но, возвращаясь, домой, восклицает: «Какой черт дернул меня зайти в этот безысходный лабиринт, всегда мне противный» [1, т.2, с. 233]. Автор рассказывает о своем отношении к масонским книгам, к их темноте и бессмысленной многозначительности, заявляет, что любую книгу из них можно открыть и «остановиться на первом попавшемся месте». Здесь же Аксаков выражает свой литературный вкус, в чем-то даже оправдывая его молодостью: «Я любил все ясное, прозрачное, легко и свободно понимаемое; труд и сухость отвлеченной мысли были мне скучны и тяжелы, и я, по молодости и легкомыслию, все, не понимаемое мною, называл не имеющим смысла» [1, т.2, с. 231]. Он повторяет эту мысль в своих возражениях мартинистам: «Я сейчас остановил и сконфузил их, сказав им, что во всех спорах первым условием должно быть ясное понимание языка, которым говорят говорящие, что их язык для меня китайский, и в доказательство повторил некоторые их выражения» [1, т.2, с. 232]. И когда молодой Аксаков рассказывает нам о попытках прочтения текстов, которые старик Рубановский повторяет как мантру, не задумываясь о смысле написанного, то мы видим, как происходит одно из религиозных столкновений, выраженных через стилистические приемы и обороты речи. В этом мы усматриваем определенную дискурсивную практику: столкновение противоречий: простого и ясного изложения (Аксаковский стиль) и непонятного набора слов, догматов иной, неправославной веры.

Чтобы еще более развенчать славу таинственных мартинистов, Аксаков рассказывает историю чиновника Вольфа, «человека тихого и работящего, но постоянно задумчивого и больного» [1, т.2, с. 259], заморившего себя голодом в маленькой комнате – историю «маленького человека». Вольф представлен автором как мартинист, после смерти которого будто бы остались некоторые тайные бумаги с записями. С.Т. Аксаков мастерски создает интригу: имитируя туманный стиль, он пишет сочинение, выдает его за тайные записи Вольфа и представляет Рубановскому и другим мартинистам. Автор «смутно понимает, что это все-таки поступок нехороший» [1, т.2, с. 261], но творческая, писательская страсть к маскараду побеждает. «Мне стало совестно дурачить целое общество, члены которого, при всем своем одностороннем ослеплении или увлечении, были люди умные, образованные и почтенные» [1, т.2, с. 262]. Мартинисты высоко оценили и даже растолковали «посмертное сочинение Вольфа». Этот последний, наиболее комичный эпизод из общения Аксакова с мартинистами не только резко высмеивает глупость и «ослепление» целого общества, он подводит черту в отношении писателя к этим «важным людям», демонстрирует победу творчески мыслящего человека над мистикой и ханжеством. Несмотря на то, что автор на трех страницах пять раз настойчиво извиняется перед читателем в своем «дурном деле», называя подложное писание «несчастной пародией» [1, т.2, с. 263], но даже этим он подчеркивает, пристрастие мартинистов к «бессмыслице» и «галиматье», так именует их взгляды автор.

Последний, символичный момент, опять же тесно связанный с преданностью учению масонов: извечное противостояние жизни и смерти, жертвенности и смирения. Процессы общения мартинистов с духами выглядят для автора также странно, как рассказ о загадочной смерти девушки. Аксаков удивляется, как торжественно, с дикой веселостью «злой мартинист» стремится поведать печальную историю о своей дочери. Рубановский читает «записку», в которой изо дня в день отмечал историю болезни дочери «и ее христианскую кончину», называет «дочь свою совершенством человеческой природы, чудом, ниспосланным на землю для обращения заблудших грешников» [1, т.2, с. 227]. Не совсем понятно, какую преследует цель отец: чтобы запомнить последние дни жизни дочери, ее образ или создать некий символ, образец мученичества для того, чтобы гордиться впоследствии ее уходом, в какой – то степени, что характерно для мартинистов – переходом в мир иной, приобщению к Тайне мироздания. Местоимение «какой-то» ставит под вопрос серьезность впечатления от истории. «Отец сам одевал умершую свою дочь в приготовленное ею заранее платье, сам клал ее в гроб, выносил в церковь и отнес на кладбище; ни малейшего ропота не произнес его язык, и вся душа была исполнена благоговейной радости и покорности воле божьей. – Мой отец, мать и я обливались слезами, слушая эту повесть, а старик Рубановский улыбался и говорил: “Вы можете плакать, а я должен радоваться и благодарить бога!”» [1, т.2, с. 227].

Таким образом, мы видим, что воспоминания С.Т. Аксакова о встрече с представителями одной из самых загадочных масонских лож представлены как определенный и последовательный процесс превращения единичных событий в единое целое. Мы видим, что начало века девятнадцатого демонстрирует нам определенные события, которые могут послужить образцом для других поколений. И это не просто регистрация событий, это и интерпретация на стыке двух картин мира. В этом проявляется нарратив произведения.

С.Т. Аксаков ведет читателя своим «особым ходом художественных ассоциаций, ему присущих» [5, с. 20], он обогащает наблюдения вымыслом и приближает его к реальности. Вставные истории, реминисценции и литературные аллюзии значительно обогащают содержание, служат для создания более яркого образа общества русских мартинистов и значительно углубляют смысл воспоминаний. Художественный вымысел остается в границах реальности, и определяется движением мысли автора его индивидуальным видением.

Список литературы

1. Аксаков С. Т. Собрание сочинений. В 4 т. – Москва : Худ. лит. 1955 – 1956. – Т.3. – 814 с.
2. Дмитриев А.В. Государственно-правовые идеи русских масонов конца XVIII- первой четверти XIX века: вопросы источниковедения и историографии // Genesis: исторические исследования, 2017. - № 8. С. 65-86.
3. Кийченко К.И. Труды Луи Клода де Сен-Мартена и их влияние на становление русского мартинизма // Научно-технические ведомости СПбГПУ, 2015. - № 4 (232). С. 109-117.
4. Минаков И.П. Социокультурная ситуация в современной России и актуализация проблемы формирования духовной личности // Контекст и рефлексия: философия о мире и человеке. 2022. Том 11. № 2А. С. 285-298.
5. Минералов Ю.И. Теория художественной словесности (поэтика и индивидуальность). – Москва : ВЛАДОС, 1999. – 375 с.